Так в бреду прошла ночь. Сиделка непрерывно смачивала мне губы и успокаивала тем, что все страшное уже позади. Старалась меня накормить, приговаривая: «Больной, кушайте, кушайте, а то умрете!»
В этом госпитале я был недолго, всего один-два дня. Меня решили эвакуировать дальше. Вновь пришла наша санитарная машина, я снова занял свое место, и мы отправились в Ворошиловград. Дальняя дорога была нелегкой, растрясло меня солидно, растревожило раны. Боли усилились, повысилась температура, но пришлось терпеливо молчать.
Госпиталь размещался в школьном здании, меня поместили в большую палату, расположенную то ли в актовом, то ли в спортивном зале. Началось лечение у новых врачей и медицинских сестер. По приезде в Ворошиловград Иван Медведев сдал меня врачам госпиталя, а сам заехал навестить семьи однополчан. Здесь жили Вера Довбня и Наташа Шелякина. Эта встреча была для него не очень приятной — ведь женщины будут интересоваться своими мужьями, а что он мог сказать им в утешение, когда и сам ничего толком не знал — улетели на боевое задание и не вернулись!
И вот они — Вера и Ната, — узнав от Медведева, что я нахожусь в госпитале, пришли навестить. Для меня это было большой и приятной неожиданностью. Потом они часто навещали меня, я рассказывал им о тяжелых боях, о потерях… Когда немного пришел в себя, окреп — написал письмо своей жене Татьяне: так и так, немного поцарапало, нахожусь там-то на лечении, навещают Вера и Ната, при возможности приезжай, жду.
В госпитале контингент больных часто меняется: одни, оправившись от ран, вновь возвращаются на фронт или уезжают в отпуск, другие, списанные по инвалидности, едут домой, многих тяжело раненных отправляют в глубокий тыл, а вместо них поступают все новые и новые.
Время от времени в госпиталь приезжали артисты с концертами, приходили шефы из колхозов и предприятий, вручали раненым всякого рода подарки, рассказывали о своих делах.
Прошли еще недели… Наконец во второй половине апреля приехала Татьяна, оставив у своей матери сына Гену, которому исполнился год. Приехала навестить, рассчитывала, что на короткое время, надеялась на лучшее. Кто в это время знал, как сложатся обстоятельства, какова будет обстановка на фронте? Впрочем, все считали, что враг будет остановлен, войска Красной Армии перейдут в наступление, и порукой этому был разгром немцев под Москвой.
Но война рассудила по-своему — немецко-фашистские войска вскоре перешли в наступление.
Легко мне было написать жене, чтобы она приезжала, но каково ей было добираться! Пассажирский транспорт, как железнодорожный, так и автомобильный, не ходил, многие мосты через водные преграды были разрушены, распутица на грунтовых дорогах, все шоссейные и железные дороги находились под непрерывным воздействием вражеской авиации.
Сначала Татьяне пришлось 25 километров шагать пешком по раскисшей грунтовой дороге от своей деревни до Изюма, где военный комендант устроил ее на товарный поезд — пропуском послужило мое письмо, что нахожусь в госпитале. Товарный эшелон в пути движения неоднократно подвергался штурмовке вражеских истребителей, но все обошлось. Когда товарняк по железной дороге подошел к реке Белой, впадающей в реку Лугань, то оказалось, что накануне вражеские бомбардировщики нанесли бомбовый удар по мосту, он был разрушен, и поезд дальше не шел. Пришлось покинуть вагоны и идти в ближайшую деревню проситься на ночлег. В одной из хат старушка оказала гостеприимство — мир не без добрых людей.
На следующее утро Татьяна вместе с другими пассажирами пошла на переправу через Белую, а вся переправа — дед на рыбачьей лодке! Дождавшись своей очереди и поблагодарив деда, жена продолжила свой путь, стараясь не отстать от попутчиков. Преодолев по грязи за день несколько десятков километров, к вечеру Таня дотопала до конечной цели.
В областном городе жена в первую очередь пошла по адресу своей подруги Веры Довбни, которая все знала здесь и могла дать дельные советы. Встретились подружки, разговорились, поплакали — у одной муж пропал без вести, у другой лежит раненый, дома остался ребенок… Вера рассказала, как найти школу, в которой размещался госпиталь, как по кратчайшему пути пройти к нему. В заключение Вера добавила, что при посещении госпиталя ей и Натой никаких документов не спрашивали, и посоветовала сумочку с документами оставить дома, что Таня и сделала.
И вновь, и минуты не перед охнув, к вечеру жена пошла искать госпиталь. Попасть к раненому мужу оказалось не так просто, как думалось вначале. Оказалось, что можно проделать десятки километров пешком, но единственный шаг через порог госпиталя сделать гораздо сложнее.
Пришедшую женщину в госпиталь не пропустили и на слово не поверили, потребовав паспорт, оставшийся на квартире вместе с сумкой. Не бежать же на ночь глядя в такую даль по темным улицам! Никакие уговоры не помогали. В таких случаях выход у женщины всегда один — слезы, и она расплакалась от обиды. Сердце вахтерши дрогнуло, и она направила Татьяну к «высочайшему лицу» — военкому госпиталя. Все объяснения начинаются сначала: что она жена такого-то, приехала издалека, паспорт остался у знакомой, хочет повидаться с мужем… Все так, но ведь «высочайшее лицо» тоже не лыком шито, почему он должен верить на слово? Он тоже хочет проявить бдительность! Проявить доброту, внимание к женщине оказалось не в его силах и правилах, на фронте он не бывал и горя не видел…
Почему бы этому, с позволения сказать, военкому, было не подняться с насиженного места, сделать всего несколько шагов до палаты, провести посетительницу к больному, убедиться в правоте ее слов — и доброе дело сделано. К сожалению, этот человек поступил по-иному: он вызвал к себе няню, няня вызвала медсестру, а уж сестра вызвала меня, лежачего больного, чтобы я пришел к военкому и подтвердил, что это действительно моя жена. Как говорится — комментарии излишни…
Наконец-то свидание состоялось — в коридоре, непродолжительное, но трогательное, все беды были позабыты. Военком, потирая руки и улыбаясь, был доволен собой. Сколько же человеку нужно, чтобы сделать для него доброе дело — совсем немного, чуть-чуть уделить ему внимания! Все последующие дни мы уже встречались без всяких препятствий, разговорам и расспросам не было конца, а разговаривать было о чем — проблем было много, и не только тех, что остались позади, но и грядущих…
Тем временем лечение продолжалось, но конца ему не было видно, перевязки и чистки раны следовали одна за другой. Из глубокой раны продолжалось выделение грязной желтой жидкости, мелких осколков, обрывков шерсти от свитера. В локтевой сустав, где рука была наиболее раздроблена, вставили дренажную трубку, через которую, как по водопроводной трубе, вытекала гнойная жидкость.
Положение как будто несколько нормализовалось — врачи лечат, жена сидит у постели и оказывает помощь медсестрам. Но недолго продолжалось такое благополучие. На фронтах шли кровопролитные бои, неспокойно было и на Южном и Юго-Западном фронтах. Назревали летние события, в госпиталь поступали новые партии раненых бойцов, а мест не хватало.
Враг рвался на Кавказ. Об этом было известно и советскому командованию, но твердой уверенности не было. По-прежнему считалось, что главным направлением остается московское, и все внимание было приковано к этому участку фронта.
В госпиталях, как правило, проходит вечное движение, и наш ворошиловградский госпиталь не был исключением. Тяжелораненые, которые нуждались в длительном лечении, подлежали эвакуации подальше от фронтовой полосы. Пришел и мой черед, и после полутора месяцев я был внесен в списки на эвакуацию в ночь с 30 апреля на 1 мая. Обычно в таких случаях больных накануне предупреждали, что нужно быть в готовности.
Для меня это предупреждение имело особое значение — нужно было решать, как быть с женой. Она была на распутье — с одной стороны, беспокойство за оставленного ребенка, с другой — за больного мужа. Как лучше поступить и что предпринять? На следующий день с приходом Татьяны в госпиталь пришлось поставить ее в известность и объяснить обстановку. Ехать ли ей со мной или возвращаться домой? Думали, обсуждали и пришли к выводу, что ей нужно эвакуироваться вместе со мной. В эти же сутки, ночью, мы встретились на вокзале возле санитарного поезда. Эшелон был добротный, все пассажирские вагоны со специальным оборудованием и приспособлениями для перевозки раненых. Я обратился к начальнику санитарного поезда. Объяснили с женой обстановку и попросили разрешения, чтобы она могла сопровождать меня. Вопрос был решен положительно, без всяких осложнений и дополнительных просьб, чего мы даже не могли и ожидать. Меня вместе с женой поместили в вагон, где была расположена операционно-перевязочная комната, а рядом, как бы в нише, оказались одна над другой две койки.