Пирог в ответ продемонстрировал острые зубки, вывалил розовый язык и завилял хвостом.
– Она страдает. Ей не до того.
– Неужели моя мазь не подействовала?! Значит, и впрямь все надежды теперь на баню-самопарку.
Подперев подбородок пальцем, согнутым в вопросительный знак, Пелагея принялась расхаживать по комнате. Удлиненный подол, шурша, волоком потянулся за ней.
– А что за баня такая? – спросила Теора.
– Она возникает среди леса лишь ночью в день зимнего солнцестояния. Причем в строго определенное время. В два тридцать четыре, если не ошибаюсь. А через пару часов снова пропадает. Лесничие говорят: отыщешь к бане дорогу – болезнь неизлечимую как рукой снимет.
Шкаф по-прежнему зиял непроглядной теменью, когда из-под приоткрытой дверцы высунулись щупальца с фиолетовыми присосками и начали зондировать почву. Теора непроизвольно сжала кулаки. Пирог пришел в полную боевую готовность. Он ощерился и зарычал, как маленький, но очень злой электрогенератор.
А блуждающая в размышлениях Пелагея, ничего не подозревая, просто привалилась к дверце спиной. Прищемленные щупальца конвульсивно задёргались и с большим трудом втянулись назад, в тесноту пограничья.
– Вас что-то смутило? – взглянув на Теору с Пирогом, спросила она. – Платье плохо сидит, да? Так и знала. Вещи из чужого гардероба идут мне, как корове седло.
Надоедливо моргающую лампу пытались задуть, уговаривали, предлагали взятку. Но в итоге выяснилось, что выключается она хлопком в ладоши.
Теора с Пелагеей улеглись на кровати. Пирог растянулся на полу коварным ворсистым ковриком – завтра утром кто-нибудь обязательно встанет не с той ноги. А мрак у балдахина поклубился, поупражнялся в изобретении геометрических фигур и обрёл трёхмерные очертания Эремиора.
– Эй! Псст! Подпитка не нужна? – шепнула ему Пелагея, когда Теора засопела во сне.
– Смотрю, совсем меня не боишься. Вот так запросто предложить! – ответил Незримый. Его голос пересыпался, как пустынные пески.
– Не то, чтобы не боюсь. Неприятные мгновения быстро выветриваются у меня из памяти. Только и всего.
– Пойми, на сей раз я могу не сдержаться и выпить тебя досуха. Неоправданный риск.
– Значит, так и будешь обычной, бессильной тенью?
– Можно напитаться энергией вверенной мне души, если она согласится по доброй воле. Но в Энеммане этот способ под запретом. И хотя моя подопечная уже знает о нём, она никогда не осмелится...
Пелагея заложила руки за голову и неопределенно хмыкнула. Судя по тому, на что осмелилась Теора за прошедшие сутки, Незримый явно ее недооценивал.
Тем временем градус хитрости в крови у Теоры повысился до опасной отметки и достиг того уровня, когда совесть спит крепче своего хозяина. Не прекращая сопеть, девушка осторожно приоткрыла правый глаз.
"Притворщица!" – вяло вздохнула совесть.
"Не лезь", – дружелюбно посоветовала та. И тут же была втянута в гущу мелькающих видений. Они как рой назойливой живучей мошкары – не отбиться, не вытравить дымом. Вьются и вьются, жужжат над ухом, увлекая всё глубже в неосознанность.
А затем – внезапная остановка, тишина и прикосновения, подобные тому, как скользит по коже холодный шёлк. В глазах Эремиора, глубоких и чистых, точно горное озеро, потаённо горит пламя. Не ровен час, утонешь. Или сгоришь. Светлые пряди, свисая, щекочут шею. А вокруг, точно жестяные, сухо шепчутся травы. Свинцовое небо нависает с равнодушием молота, который вот-вот ударит по наковальне и разразится страшной грозой.
– Пусти! Что ты делаешь?! – вскрикнула Теора, упершись руками ему в грудь.
– Переправа в сон не всегда проходит гладко, – извинительно отозвался Эремиор. Он перекатился на спину и сел, напряженно вглядываясь в горизонт. – Скажи, что творится с тобой? Ты уже не та, что прежде.
– Ты тоже, – ответила она упрёком на упрёк, пока еще держа чувства в узде. Подтянула колени к подбородку, сцепила руки в замок.
– Клуб, непристойные наряды, вечеринка. И... Ты даже пила здешние напитки. А ведь они отнюдь не безобидны.
Теора резко встала, поражаясь себе самой и неукротимой стихии, разгулявшейся внутри. Незримый последовал ее примеру.
– Если ты притащил меня сюда, чтобы сделать выговор, напрасно стараешься. Я изменилась по твоей вине. Почему ты не заставил меня повернуть назад? Почему не запретил, не прогнал негодные мысли, в конце концов?! Но нет. Ты отступился. Я больше не ощущаю опоры и не могу рассчитывать на тебя в трудную минуту. Ты бесполезен, слаб. От тебя никакого проку!