Эремиор пил энергию с ненасытностью, свойственной неопытному искателю сокровищ, который впервые набрел на золотоносную жилу. Впитывал до тех пор, пока Теора не задохнулась стоном и не обмякла у него на руках.
Утром, в преддверии рассвета, не с той ноги встала Пелагея. Она отдавила Пирогу лапу, извинилась и с выражением крайней досады на заспанном лице направилась к трельяжу за расческой.
Теора не встала вообще. Ни с левой ноги, ни с правой. Зато ее покровитель при свете лампы чувствовал себя довольно комфортно и исчезать не спешил.
– Стало быть, кто-то из вас двоих всё же потерял контроль, – резюмировала Пелагея, выдирая из шевелюры клок спутанных волос. – Вы опробовали запретный способ?
Эремиор – черный, как вестник смерти, – ограничился кивком. Для полноты образа ему недоставало разве что остро заточенной косы. А так всё при нём. Ниспадающие графитовые одежды – в наличии. Непроницаемый взгляд – есть. Напротив пунктов «загробное безмолвие» и «нагоняющая жути таинственность» тоже можно ставить по галочке.
– Ну а ее зачем до такого состояния довёл? – спросила Пелагея, указав на Теору. Пирог пробрался под балдахин и лизнул свесившуюся с кровати руку. Не подействовало.
– У нее обморок, – авторитетно заявил пёс. – Хотя не исключена и кома. В любом случае, без заседания медицинской комиссии не обойтись.
– Пойду позову Амелию, – хмуро сказала Пелагея. – Пусть пошлёт за врачом.
Но не переступила она порога комнаты, как Амелия заявилась по собственному почину. Носик напудрен, глаза подведены сурьмой, волосы забраны в замысловатую прическу. В эдакую-то рань – и при параде.
– Как спалось? Ничего из ряда вон не случилось? – полюбопытствовала она, делая попытки просочиться между Пелагеей и боковым брусом двери.
– Ничего такого. Спали как убитые, – сказала та. Прямо как отрубила.
– Что? И шкаф не буйствовал?! То есть, я имела в виду... – Амелия закусила губу, не зная, как объяснить. – Дело в том, что громадину эту мой муженек приволок из странствия по северным уделам. Вроде как раритет. Ключ от него утерян, чья работа – неизвестно. И ведет он себя чудно. Стучит, гремит, подскакивает. Особенно по ночам. Вот я и спрашиваю. Не беспокоило ли что?
– Полный штиль, – низким забавным голоском доложил Пирог, высунув всклокоченную морду из-под юбки Пелагеи.
– Ой! – взвизгнула Амелия, отшатнувшись. – Чертёнок!
– Глаза разуйте, прежде чем обзываться! – оскорбился пёс. – Может, я и черный, как головешка, но рога у меня пока не выросли.
Он в негодовании чихнул и деловито просеменил мимо остолбеневшей дамочки.
– Какой невоспитанный! – возмутилась дамочка.
Пирог чихнул снова – теперь уже на приличия. И скрылся за поворотом, чтобы покусать первого встречного. А за компанию и второго. Благо, первых и вторых встречных у хозяйки был полон дом. Они во всевозможных позах валялись там, где их настигла хмельная отключка.
Проводив удаляющиеся тылы Пирога затуманенным взглядом, Амелия дошла до кондиции и вылупилась на Пелагею, которая всё еще заграждала проём.
– Откуда у вас собака? Приходили вы без нее.
– Слыхала выражение «был да сплыл»? – миролюбиво спросила та. – Так вот здесь наоборот. Как говорится, с кем не бывает?
На эпизоде с невоспитанным псом потрясения хозяйки не закончились. Единственная ее гостья, с которой можно было худо-бедно вести диалог, посторонилась и пропустила вперёд черного человека с бездыханной Теорой на руках.
– А эт-т-то еще к-кто? Что за п-похоронная процессия? – Речь Амелии спотыкалась и хромала, как калека без костыля. – Ч-чур меня!
Она попятилась на плохо гнущихся ногах. И ее самообладание почило с миром ровно в тот момент, когда за спиной обнаружилась надёжная гладкая стена. Подходящее место для того, чтобы закатить глаза, тихонько сползти на пол и не вызвать переполоха.