– Ай, больно!
– Укрощать огнедышащую тварь я буду без тебя!
Затем Юлиану мягко вытолкнули на зеленый островок, и она примяла ногой те же незабудки, которым досталось от предыдущего сапога.
– Чтоб тебя, редиска трухлявая! – выкрикнула она.
Киприан вынырнул следом – точь-в-точь черная дыра на пасторальном пейзаже.
– Когда ты уже станешь вести себя как нормальный человек? – в изнеможении выдохнул он.
Юлиана протёрла глаза. Огляделась, уверилась, что поблизости нет драконов, и обратила свое недовольство против Киприана.
– Да за кого ты меня принимаешь?! Какой нормальный человек будет вести себя нормально в ненормальной ситуации? Погляди, вон, на Пелагею!
Пелагея любовно поглаживала бревна летающей избушки, разговаривала сама с собой и хихикала, как безобидный, но ощутимо пришибленный псих, сбежавший из лечебницы.
Неожиданно она прекратила хихикать, повернулась к друзьям и с поразительной рассудительностью сказала:
– Как скучна и предсказуема была бы жизнь, если бы никто не отпирал таинственных шкафов, не заходил внутрь таинственных облаков и не вёл разговоров с таинственными предметами. До чего же удивительное чувство – не знать, что тебя ожидает завтра!
Она ободряюще похлопала избушку по стене, кое-как взобралась на чистое, огороженное деревянной сеткой крыльцо и встала в полный рост. Баня покачнулась. Пелагея покачнулась вместе с ней, но проворно повисла на двери. Из расширившегося проёма вырвался пар и тотчас опалил щёку.
– О! Да тут жарко! – воскликнула она. – Надо бы переодеться.
Спрыгнув на траву, Пелагея сбросила тяжелые валенки, избавилась от теплых носков в полоску и, расправившись с пуговицами на шубе, принялась поспешно стягивать юбку через голову. Не было ни единого дня, когда бы ее жизнь не протекала под девизом: «Спонтанность – наше всё».
– Погоди-ка минутку, – сказала Юлиана, хмуро глянув из-под бровей. – Раз уж ты собралась выставлять свои прелести напоказ, пусть он отвернётся.
– Что еще за прелести? – удивленно поморгала та, невзначай щёлкнув себя по носу резинкой юбки.
– Ой, умоляю! – Киприан воздел руки в патетическом жесте. – Чего вы там стесняетесь? Это же всего лишь оболочка!
– Оболочка, говоришь? – ехидно прищурилась Юлиана. – Тогда давай, сам раздевайся!
И двинулась на него. Сперва медленно, крадучись. А потом как набросится!
Киприан ловко увернулся, прошелестев полами одеяний. Юлиана повалилась на землю, подняв перед собой руки. В том числе и руку, по которой трещинами и водянистыми пузырями расползалась метка.
Хотелось рыдать с надрывом, громко, беззастенчиво. Но она стиснула зубы, терпя резко нахлынувшую боль. И даже не оказала сопротивления, когда Киприан с Пелагеей взялись переодевать ее в выглаженную, пахнущую календулой сорочку.
– Совсем скоро полегчает, – шепнул на ухо родной голос наполовину человека, наполовину Незримого. – Я посторожу снаружи.
Усадив ее на решетчатую скамью в гуще душистого тумана, Киприан вышел и привалился спиной к низко парящему срубу. Не баня, а какой-то генератор облаков. Если она не оправдает надежд, что остаётся делать? Если рухнет последний бастион, где искать прибежища?
В себе, только в себе.
Лишь бы хватило запала.
В бане одуряюще пахнет можжевельником, отчего лёгкие расправляются, как паруса, и словно становятся шире.
Босые ступни касаются нагретого дощатого пола. Где-то под центральной балкой крыши распевается соловей. И кажется, что сверху на тебя светит доброе, извечно тёплое солнце.
Она укладывается головой Пелагее на колени, придерживая запястье двумя пальцами и кривясь от боли. Под позвонками – жесткая древесина. На лбу и висках прозрачным бисером блестит испарина.
– Как думаешь, получится? – спрашивает Юлиана.
По лицу подруги блуждает обнадеживающая улыбка.
Иногда молчание лучше любых слов.
Юлиана порывается встать, чтобы позвать Киприана и задушевно помолчать с ним бок о бок. Но ее неожиданно настигает череда образов.