Гедеон сглотнул слюну и насторожил слух: за прочными бревенчатыми стенами лаял пёс. Безобидно спорили голоса.
Он в надежде глянул на крышу. Из печной трубы щедро валил дым. По ней внутрь не пробраться. А как насчет той, другой?
Гедеон поёрзал на ветке и стал осторожно пробираться к краю, обмирая при малейшем скрипе и шорохе. С каждым движением хвоя роняла снежные хлопья и тихонько шуршала по скату крыши. План прокручивался в голове колесом самоходной повозки. Очень тугим, сдувшимся колесом.
Спуститься по трубе, достать из кармана нож и пырнуть им первого, кто попадется под руку? Нет, провал очевиден. Судя по оживлению, в доме явно есть гости. И если он нападет на хозяйку, его непременно схватят.
Тогда можно включить режим дурака, прикинуться декорацией или спятившим трубочистом. А потом под сурдинку Пелагею и пришить. Она же не человек. Ведьма! А убийство ведьмы не преступление. Скорее, подвиг. Разве не так?
Какая-то часть Гедеона с доводами соглашалась. Но что-то внутри противно сжималось змеиными кольцами вокруг сердца, подтачивая уверенность и сбивая весь настрой.
Когда ветка одобрительно хлопнула по черепице мохнатой лапой, Гедеон изловчился, запрыгнул на крышу – и беспомощно заскользил навстречу своей погибели.
***
Старушка Дорофея подоткнула Майе одеяло, накрыла ее поверху цветастым клетчатым пледом и собралась уже потушить свечу. Но Майя задрыгала ногами и, сморщив носик, капризно затребовала сказку.
– Эх, избаловала я тебя! – притворно огорчилась Дорофея. – Ну, слушай. Стоит посреди леса дом. Загадочный, древний, как мир. Многие люди пытались туда проникнуть. Кому-то выпадало счастье подружиться с хозяином. А кого-то словно мощным пинком отшвыривало от крыльца. Но еще никому со злыми намерениями не удавалось переступить порог. Правда, ведет в тот дом одна тайная лазейка. Только птица ее разглядит. Говорят, если кто недобросовестный этой лазейкой воспользуется, тотчас забудет всю прошлую жизнь свою и даже собственное имя...
49. Память, прощай!
Трёхмерный Эремиор, черный, как мрак в шахте, стоял, прислонившись к косяку, и не мигая глядел на подопечную. Но Теора делала вид, будто его не существует. Обжигая нёбо кипятком, пила из кружки имбирный чай, болтала ногами под скамейкой и громко смеялась.
– Ни за что больше в этот клуб не пойду! – заявила она Пелагее. – Если для того, чтобы тебя впустили, нужно непременно избивать беднягу-амбала, я, пожалуй, обойдусь без уроков самообороны.
– Теперь, когда у тебя есть такой защитник, оно конечно... – протянула Пелагея.
Пока Теора сосредоточенно заливалась румянцем, ее взгляд блуждал по кухне. Скользил по горе перемытых деревянных мисок, цеплялся за бисерную занавеску и неуклонно устремлялся к покровителю. Приходилось одергивать себя, спешно переводить разговор в другое русло и изображать беспечность, хотя к Эремиору ее тянуло неимоверно.
Теору обуревал стыд. Он подкрался, едва на смену слабости пришло трезвое осознание того, что она натворила. Поделиться с покровителем силами – и каким кощунственным способом! Что бы сказал отец? Какие бы глаза сделались у матушки? А дед Джемпай? Впрочем, он бы, наверное, не осудил. Ошибки юности, снисходительно сказал бы он. Молодо-зелено.
Может, кому-то и зелено, а у Теоры лицо горит, что твой фонарь. По телу бродит странный озноб. И бьётся пульсом на виске не то сигнал тревоги, не то волнительное предчувствие: приблизишься к Эремиору – пропадёшь.
Щурясь, как кот, готовый пойти на компромисс, человек-клён с чрезвычайным усердием менял в масляной лампе фитиль. Юлиана подбежала к нему сзади и обняла без малейшего укола совести. Киприана проняла дрожь.
– Это что ж, я теперь и не умру никогда? – заискивающе спросила она, делая попытки узреть его дивный лик.
– Почему не умрёшь? Когда-нибудь обязательно, – благодушно заверил он. – Только в момент смерти ты будешь красивой и в полном здравии.
Марта подцепила от Пирога привычку осуждающе фыркать всякий раз, как события принимают неугодный ей оборот. Вот и сейчас не удержалась.
– Ох уж мне эти древние сущности! – фыркнув, сказала она. – Сбивают людей с пути истинного!
Сняла ненавистные сапоги, грохнула об пол ведром с замерзающей родниковой водой и пристроила в углу коромысло.