– Давай начистоту, – сказала Марта. Уселась напротив, отодвинула локтем масляную лампу и выдернула бутылку у Пелагеи из рук. Разлапистый стебель хвоща выпустил в зеленоватую воду несколько пузырьков. – Зачем тебе понадобился вражеский потомок? Уж не собираешься ли ты его перевоспитать?
– Не такой уж и вражеский, – примирительно отозвалась та. После чего занялась новой бутылкой, выуженной из-под лавки. За желтым стеклом бултыхалось продолговатое корневище неведомого предназначения. – Перевоспитывать не буду. А выгонять его сейчас во тьму кромешную – последнее дело. Ты уж потерпи.
– Значит, завтра выгонишь? – не скрывая облегчения, спросила Марта.
Пелагея вздохнула и зябко повела плечами, ёжась под шерстяной шалью.
– Он всё забыл, понимаешь? А ведь явно шел сюда не с благими намерениями. Надо дать ему шанс исправиться, начать жизнь с чистого листа.
Марту прорвало на сарказм:
– Какой-то дом благотворительности, честное слово!
– Очень верно сказано. Меж бревен дома заложены особые чары. И от нас ничего, кроме доброты не требуется.
– Однажды, – пасмурно предрекла Марта, – твоя доброта вылезет нам боком.
Грохнула бутылкой о столешницу, с трудом удержалась от соблазна опрокинуть лампу и быстрым шагом вышла из кухни, оставив Пелагею одну в зыбком коконе света.
В своих предположениях она еще никогда не была так близка к истине.
***
– Исчезни, заморыш! – угрожающе процедила Марта и, рассевшись на полатях, запустила в Гедеона подушкой. Следом за домотканым снарядом полетело свернутое валиком одеяло. – Печь моя!
– Да что ж ты за жадина?! Заладила, моё да моё! Мне, может, и не надо. Я, может, и на скамейке улягусь, – выдал Гедеон, исправно ловя подачу. – Лучше объясни, за что ты на меня так взъелась?
– А не догадываешься? – прошипела Марта с высоты своей неприступной цитадели. – Я о тебе всё знаю!
Плюнула сквозь зубы и осеклась.
– Какая досада! – воскликнул тот. – А я вот совсем ничего. Даже, как зовут, не помню. Сделай милость, расскажи.
Вооружившись подушкой, он шустро обогнул стол, прислонился к оштукатуренному печному боку и, минуя глаза, заглянул Марте прямо в душу.
– Не расскажешь?
Она отшатнулась, ощущая, как играет на щеках краска. Со свистом втянула воздух сквозь заложенный нос. Враг! Перед врагом нельзя давать слабину! Иначе недалек тот день, когда в бутылке из цветного стекла окажется замаринованным кто-то вроде Марты.
Спохватившись, она изо всех сил ударила Гедеона зажатой в руках подушкой. Из них двоих сорная трава – именно он. Сын главного мошенника в стране, пусть и из знатного рода. Выполоть и бросить в компостную яму!
Битва с сорняками на ночь глядя не лучшая из затей. Ответный удар прилетел Марте, когда она была уверена, что враг свернёт знамёна. Подушкой по лицу – какое гнусное злодейство! Надеешься избежать наказания? Трус! Возмездие не замедлит.
– Кусок гнилого мухомора! Получай!
– Вобла вяленая!
– Осьминог тушёный!
– Скользкая каракатица!
А вот это уже обидно.
Помянутых всуе моллюсков наверняка извела бы икота, умей они икать.
Переход на более едкие метафоры был заглушён треском рвущейся наволочки. Что там внутри? Лебяжий пух? А чердак Пелагеи знает толк в набивке!
Позорно хохоча, Марта метнула в противника останки павшей в бою подушки, отгородилась занавеской – и не заметила, как заснула. Всю ночь ей снились тушеные осьминоги с каракатицами, заспиртованная в банке голова Гедеона с ухмылкой от уха до уха и Пелагея в образе морской владычицы, которая эту банку по доброте душевной включила в свою коллекцию хвощей и корневищ. Ближе к утру туда же затесалась шкатулка с блуждающими огнями. Она стояла среди склянок, озарённая таинственным сиянием. А ключ от нее плавал в банке с головой.
На рассвете Марта проснулась с четким осознанием того факта, что вчерашняя «прополка» завершилась со счетом один-ноль в пользу злополучного трубочиста. По крайней мере, его подушка была цела.
Он сидел на импровизированном ложе из составленных рядом скамеек и пялился на Марту сквозь зеленое стекло бутылки, где мариновался хвощ. Занавеска над печью почему-то была отодвинута.