Юлиане не понравилось, что всё внимание Гедеона достаётся бездне. Она потормошила парня за рукав и приподняла крышку первого сундука.
– Ой, что-то мне тяжко, – с мастерством заправской актрисы соврала она. – Будь другом, помоги.
Гедеон пришел на подмогу – и тут же отскочил в сторону. Из сундука на него таращилась жуткая обезьянья морда, обросшая коричневым мехом.
– Надо же! Маска! В прошлый раз был снегострел, – сказала Юлиана и вновь заразительно рассмеялась. – А тут у нас что?
С показным спокойствием она по-свойски обвила рукой шею Гедеона, как делают закадычные приятели, и повела его к соседнему сундуку.
Позади, у шкафа, раздался долгий раздраженный вздох, вслед за чем зашелестели, разгоняя воздух, черные одеяния. Хлопнула механическая дверь.
Юлиана возликовала: неужто проверка истинных чувств удалась?!
Она была несколько озадачена, когда за ужином Киприан повел себя холодно и отстраненно. Сел с противоположного края, на нее – ноль внимания. Ну точно пень бесчувственный! Пока Пелагея, Теора и Марта дружно расправлялись с мясным пирогом, он без энтузиазма ковырял ложкой свою порцию и не удостоил Юлиану даже мимолетным взглядом. Вот как это называть? Притворством? Если Вековечный Клён начинает притворяться, пиши пропало. Или, как бы сказал Пирог, не за горами конец света.
Версия вторая: Киприан настрадался в прошлом. Испытал столько боли и разочарования, что теперь его ничем не проймешь. Допустим. Но как, в таком случае, объяснить недавний всплеск молчаливого негодования? Он в самом деле хлопнул дверью или всему виной сквозняк?
Юлиана окончательно запуталась в рассуждениях. Утопив ложку в пироге, она подпёрла ладонью висок и закатила глаза. До чего же накладно плести интриги! Сперва навяжешь морских узлов, а потом поди распутай.
Что если Киприан и впрямь к ней равнодушен, а все эти поцелуи с объятиями были нужны лишь затем, чтобы подтвердить какие-то его псевдонаучные гипотезы? Вдруг он заботился о ней исключительно из чувства долга? Пригрел, приютил под кроной, как бездомную зверушку. Свыкся...
Беспорядок в мыслях у Юлианы нарастал со скоростью штормового ветра. Глупый, заляпанный чернилами автор-без-имени! Настрочил никчёмных советов, отнёс книгу в печать, а сам сидит в сторонке и в ус не дует. Хотя, может, уже и не сидит, а лежит да остывает. В каком-нибудь сыром, наглухо заколоченном гробу.
Юлиана опомнилась, когда остыл ее ужин. Аппетит сбежал и обещал не возвращаться, а Гедеон свою порцию давно умял.
– Добавки не желаешь? – вяло поинтересовалась она. И не раздумывая сгрузила ему в миску почти нетронутый кусок пирога. Щедрый жест из симпатии? Киприан так и подумал. А подумав, едва не проскрежетал зубами.
Отечески похлопав парня по плечу, она отодвинула табуретку и ушла в ванную. Что странно, привычной распевки за сим не последовало.
Время текло, как густой мёд.
Погрузившись в родниковую воду, Юлиана ощущала, как под кожу медленно проникают косяки ледяных серебристых рыб, и не гнала от себя это чувство. Собственное притворство изрядно ее вымотало. Когда делаешь вид, будто тебе нравится совершенно чужой человек, усталость приходит быстрее, чем рассчитываешь.
Утешало одно: вскоре Юлиану постигнут все доступные степени разочарования, и ее тоже будет ничем не пронять.
Пелагея проводила ее растерянным взглядом. Одобрительно кивнула Марте, которая взялась пособирать пустые тарелки. Велела Гедеону отдыхать, и вполголоса намекнула Теоре, что хочет переговорить кое с кем наедине.
Как только Теора покинула их хмурую компанию, Киприан в сердцах вогнал вилку в столешницу.
– Ты чего это? – удивилась Пелагея.
– Я в полном порядке, – заверил ее Киприан, скручивая мельхиоровую ложку в кольцо.
– Да уж вижу. Сила есть – ума не надо.
Она вытащила вилку из крышки стола и без труда вернула ложке прежний вид. Киприан сдавил пальцами переносицу.
– Что между вами двумя творится? Вы же вроде заключали перемирие.
– Знаешь, – упавшим голосом ответил тот, – прорасти и навеки укорениться в земле иногда представляется мне вполне разумной идеей. Столько с людьми мороки!