Голова вмиг налилась чугунной тяжестью. Уши как будто заложило ватой. Волны резонирующего гула прокатились и затихли, уступив место странному оцепенению.
«Не сработала примета, вот досада!» – подумала Марта, прежде чем провалиться в глубокий колодец беспамятства.
Отправив противницу в нокаут, Селена выместила остатки гнева на ни в чем не повинной вязанке хвороста и сгоряча опрокинула санки.
Сейчас не помешало бы взять курс на родные осины, да только что с дурёхой этой делать? Сознание померкло и включаться, судя по всему, не планировало. А еще столько гадостей хотелось ей наговорить! За волосы, как следует, оттаскать. Прошлого раза в «Едальне» было явно маловато.
Селена, всегда такая рассудительная, допускала промах за промахом. Сперва схватка врукопашную, затем прогулка на поводу у желаний. Временное помутнение рассудка, не иначе.
Когда Марта разлепила глаза, ей было на что посмотреть. Одни прутья решетки чего стоили. Жесткая койка на ввинченных в пол железных ножках. Отхожая яма – «дайте-прищепку-для-носа». Кандалы на ногах. И клопы будто нарочно самые кусачие.
В общем, полный набор арестанта, приговоренного к смертной казни.
– Ай-яй! – пискнула Марта и вскочила с койки, гремя кандалами. Разбуженное эхо недовольно заворочалось под потолком.
На свечи и лампы для заключенных здесь не тратились. Если бы не свет, сочащийся из зарешеченного окошка-бойницы, блуждать Марте во тьме предположений и домыслов. А так сразу понятно, что к чему: одиночная камера, сырая стена коридора по ту сторону неволи, вдоль стен шныряют крысы.
Страх лизнул спину холодным липким языком.
– Где я?
«Где я, где я...» – передразнило эхо.
В камере по соседству завизжал сипухой невидимый механизм. Вслед за чем раздался натужный хрип, переродившийся в стоны и безумные, нечеловеческие крики.
***
Пелагея открыла дверцу подвесного кухонного шкафчика и развела руками, чтобы хлопнуть в ладоши.
– Какая прелесть! – восхищенно произнесла она. И обратилась к «прелести» со странной речью:
– Скажи-ка, долго ли до весны?
То ли до весны было как до Энеммана пешком, то ли существо в шкафчике испугалось громкого голоса, но ответа на свой вопрос Пелагея так и не дождалась.
Юлиане стало любопытно: с кем это она там разговоры ведет? Кто из предполагаемых обитателей шкафчика в принципе может претендовать на роль достойного собеседника? Уж точно не пищевая моль.
Пелагея частенько болтала сама с собой. Иногда – со светлячками в банке, реже – с предметами мебели. Юлиана не представляла, какое непоправимое чудо должно произойти, чтобы подозрительные разговорчики прекратились.
Когда кухня опустела, она прокралась к шкафчику, нарушив все правила настоящего шпиона. Скрипнула дверца, и на голову Юлиане свалился местный регистратор вторжения – красный пластиковый дуршлаг.
Она тихо выругалась и водворила дуршлаг на место – до следующего вторжения. Поначалу ничего сверхъестественного замечено не было. Ну, сохнут после мытья наваленные друг на друга тарелки. Ну, торчит из резной ступки пестик.
Объект обнаружился над всем этим безобразием. Вверх тормашками на ажурной паутине висел откормленный тонконогий паук.
Посмотрите, каков наглец! Отказался выдавать Пелагее сводку погоды! Дави его!
Юлиана как-то нехорошо рассмеялась. Сняла с ноги изящную туфельку, изящно замахнулась – и была отброшена назад нечеловеческой силой.
Нечеловеческая сила принадлежала Киприану.
– Не дело, – сказал он, – маленьких паучков обижать. Они пользу приносят.
И сомкнул руки замком у нее на талии.
– Ничего себе, маленький! – оторопела Юлиана. Попыталась вскрыть замок – глухой номер.
На кухню, подражая ведьме с помелом, влетела Пелагея. Вместо помела – измочаленная швабра, жуткому колпаку на замену подобрана не менее жуткая косынка.
Где-то за бисерной занавеской кипела работа – не ровен час, испаряться начнет. Следовало выгрести мусор из углов, почистить кладовую с подвалом и вымыть перед новогодьем полы.