Их глаза очутились на одном уровне: прозрачно-янтарные напротив замшево-серых. За спиной у Юлианы деревянная стена какой-то хлипкой пристройки. В груди печёт. Толпа – яростная, шумная – проносится мимо, не разбирая дороги. Острая резь в глазах, веки сжимаются, и слезы начинают против воли литься бурным потоком.
– Ну что? Домашний арест закончился и пришла пора влипнуть в новый переплет? – с горчащей насмешкой поинтересовался Киприан, вжимая ее в стену.
Прослойка воздуха между ними наэлектризовалась и завибрировала от напряжения. Сердце Юлианы тревожно толкнулось в ребра. А в следующий миг обоих с треском и скрежетом поглотила пыльная тьма.
– Где это мы? – спросила Юлиана у гулкого мрака. Он навалился и никак не желал слезать. А еще, похоже, на запястье от его жесткой хватки у нее останется синяк.
– Переждём, пока не рассеется газ, – произнес мрак раздосадованным голосом человека-клёна.
Юлиана втянула носом воздух – и, чихнув, зашлась кашлем. К ароматам листвы и корицы теперь примешивался запах пыли и чего-то гнилого.
– Не двигайся, – добавил Киприан. – Здесь вокруг ящики. Еще навернешься. Или засадишь занозу.
Заботливый какой! Ему хорошо, видит в темноте. А точно только ящики? Дохлых крыс не наблюдается?
Озвучить Юлиана решила более насущный вопрос:
– Значит, ты уговорил доски, чтобы они нас впустили?
– Да их и уговаривать особо не пришлось. Слушаются с первого раза, в отличие от некоторых...
Собираясь всласть повозмущаться, Юлиана приподнялась на локтях и стукнулась лбом о лоб человека-клёна.
– Ай!
– Вот тебе и «ай», – мягко выговорил Киприан. – Отправилась в одиночку, не предупредила, а мне переживать.
– Я не маленькая, отчитываться не обязана, – буркнула Юлиана. – И чего переживал, спрашивается? Всё равно ты меня не любишь.
Судя по ответному тону, ее слова изрядно Киприана развеселили.
– Откуда такие выводы?
Она всё-таки встала. Мало кому понравится лежать на грязном полу, по которому некогда ползали неведомые твари (да-да, те самые, что откинули концы и сейчас расточают убийственные ароматы где-то за нагромождениями ящиков). Расстегнула пальто – в двух шерстяных кофтах попробуй не спекись. Привела шевелюру в более или менее приличный вид, распутав пальцами колтуны. Придет домой – отмоется до скрипа.
– В книге говорилось, что по-настоящему любит тот, кто ревнует, – обиженно заявила она. – А ты не ревновал.
Киприан усмехнулся, обхватил ее за плечи и притянул к себе. Она чувствовала, как поднимается от дыхания его грудная клетка, как громко и неритмично стучит собственное сердце.
– Что за книга?
– Да так, ерунда, – преувеличенно бодрым голосом ответила Юлиана.
– Ты безмерно мне дорога, – отозвался человек-клён, целуя ее в макушку. – И ревность не имеет к этому никакого отношения. Не читай, что пишут всякие шарлатаны. Они и понятия не имеют, что такое настоящая любовь.
В небе над пристройкой что-то отрывисто загрохотало, словно на оцинкованный жестяной лист просыпался гигантский горох. После чего воцарилась чреватая сюрпризами тишина.
– Мне бы глазком взглянуть, – шепотом сказала Юлиана и нехотя отстранилась.
Стоять бы так целую вечность, пропадая в омутах его сияющих глаз! Но увы, время не терпит. Да и желудку вдруг вздумалось побунтовать. Вон, какие рулады выводит с голодухи!
– Зар-раза! – прошипела Юлиана и согнулась в попытке прекратить его виртуозные пассажи.
Любопытно, сумеет ли Киприан во время следующей «омолаживающей процедуры» одарить ее еще кое-какими полезными качествами? Скажем, способностью обходиться без пищи?
Отогнав мысли, от которых тело обволакивала сладостная истома, Юлиана двинулась к стене. Она уже приспособилась к темноте и заметила между досок крохотную брешь, сквозь которую тонким лучом пробивался дневной свет. Если неприятный сюрприз и поджидал снаружи, то, определенно, набрал в рот воды.
– Ну-ка, покажите, что у нас там, – пробормотала она, приникнув к отверстию. Неожиданно брешь расширилась. Деревянные края начали плавиться, как воск, к которому поднесли зажженную спичку. Отпрянув, Юлиана уставилась на человека-клёна. Ее губы искривила улыбка.