– Перерождение не удалось, – шёпотом констатировала Пелагея.
С дрожью в подгибающихся коленях она отправилась вызволять Кекса, который тоненько тявкал и подвывал, беспомощно барахтаясь в бадье для проращивания пшеницы.
Марта перевела одичалый взгляд с идеальных, малость заострившихся черт лица человека-клёна (единственного, что во всем этом безобразии не претерпело изменений) на корни и разбитое окно, откуда брал начало коварный сквозняк.
– Чтоб меня в баранку скрутило! – высказалась она совершенно замогильным голосом и побледнела сразу на несколько тонов (хотя бледнеть дальше было уже некуда). Осесть на пол ей с неожиданно трогательной заботой помешал несостоявшийся убийца. – Что с ними? Спят? Умерли?
– Ни то, ни другое, – сказала Пелагея, достав из бадьи насмерть перепуганного и насквозь промокшего Кекса. – Можешь объяснить толком, что здесь произошло? – спросила она у пса.
Вместо ответа Кекс расчихался. С трудом держась на четырёх лапах, кое-как отряхнулся, обрызгав хозяйский подол. И ткнулся носом в бок облепленному грязью Пирогу. Судя по всему, грязь произвела на Кекса лечебное действие, потому как он наконец сумел связать слова в преложения.
– Доктор «витаминный укольчик» вколол, – сипло сказал он. – А потом началось...
О том, что конкретно началось, можно было догадаться по развороченной мебели, живой экспозиции под названием «красавица и чудовище» и, разумеется, панике кота Обормота, который так до сих пор не вернулся со двора.
Витаминный укольчик сделал свое гнусное дело. Превратил ничего не подозревающего Киприана в древесное страшилище из легенд и сказаний. И, видимо, до колик перепугал бедного врача. Всё, что осталось от деятеля современной медицины, могло запросто уместиться в кармане: резиновая перчатка, клетчатый шейный платок да игла, которая осталась торчать чуть выше одревесневшего локтя Киприана. Самого доктора как ветром сдуло.
Иглу Пелагея предусмотрительно решила не вынимать. А шейный платок отправился в лохань для стирки, потому как от него нестерпимо разило мужским одеколоном.
Перед кражей блуждающих огней следовало немного усыпить свою совесть, а также чужую бдительность. Поэтому Марта, как истинно преданная помощница, в первую очередь занялась окном, пока никому не надуло мышечное воспаление. Сгребла в кучку попадавшие на пол засушенные травы, раздобыла досок с гвоздями и сунула молоток подвернувшемуся под руку Гедеону.
– Заколачивай. Да смотри, чтобы ни щёлочки.
На удивление, обошлось без капризов, ёрничанья и закатывания глаз. Гедеон даже от колких реплик воздержался. Как шарахнет молотком по гвоздю – на весь дом грохот слышен. Вот где настоящий пример для подражания! От следующего ожесточенного удара гвоздь зашёл в древесину вместе со шляпкой. А затем молоток без предупреждения полетел под ноги Марте.
– Эй, чего швыряешься? Совсем страх потерял?! – взвилась та.
Гедеон посмотрел на нее так, словно она не Пелагею – его обокрасть вздумала. И он только что об этом узнал.
– За что ты меня ненавидишь? – свистящим шепотом спросил он. Вид у него был, мягко говоря, нездоровый. По всему видать, крыша от усердия набок съехала.
Марта выставила руку в упреждающем жесте и попятилась.
– Да что с тобой не так?!
Гедеон не дал ей далеко уйти. Подскочил – да как вцепится в плечо нечищеными ногтями.
– Объясни, отчего взъелась с первого дня? Что от меня скрывают? Неужели я настолько плох?
– Рассказать?! Ты действительно хочешь знать, почему тебя презирают?! – перешла на фальцет Марта. Ее взгляд обжигал, как расплавленное олово. – Так вот знай: ты сыночек Грандиоза. А он, изверг, мою семью на корню срубил. В рабство нас всех продал! И ты еще смеешь претендовать на любовь окружающих?
«Так ведь я не он!» – хотел возразить Гедеон. Марта возражения предвидела. Поэтому любезно напомнила ему, что наследственность не таракан, пальцем не раздавишь.
Издалека они напоминали двух умалишенных, которым вздумалось устроить разборки.
– Прекратить сейчас же! – топнула ногой Пелагея. – Не в моем доме!
Она сердито свела брови – и на зачинщиков раздора в тот же миг свалился увесистый, невесть откуда взявшийся пук сушеного зверобоя.