– Ты такой красивый, – сказала она и насмешливо закусила губу. – Даже в этой пугающей ипостаси.
– Наконец-то услышал от тебя хоть одно доброе слово! – усмехнулся тот. – Не находишь, что для вечной жизни их как-то маловато?
– Добрых слов маловато? Ну ты и привереда!
Дабы не нарушать их идиллию, Пересвет с Гедеоном в едином сплочённом порыве убрались от дивана подальше. Вернулась с дровами Марта, прибежали с высунутыми языками перепачканные Кекс и Пирог. Обормот вынырнул из-за угла и требовательно потерся о погнутую диванную ножку, как будто она задолжала ему корма.
– О! Уже цветочки, – саркастически прокомментировала Марта, взглянув на Киприана. Удивить ее чем-либо было практически невозможно. – А ягодки когда?
И, помедлив, добавила:
– Хорошо, что вы проснулись. Наша Пелагея не ровен час умом тронется. Столько всего за последнее время случилось. Вы хлебнули яда, меня похитили, а еще...
Она сняла кожух, уселась на покосившейся лавке и печально поведала историю о том, как на днях убежало молоко. Каша тоже вот-вот собиралась дать дёру, но Пелагея ее задержала и провела с ней нравоучительную беседу. Сделала, так сказать, внушение.
– Это вам не с котом разговаривать и даже не самой с собой, – вздохнула Марта. – Понимаете теперь, каковы масштабы бедствия?
Юлиана кивнула, но в положение не вошла. Ей ли не знать, что каждый в этом доме страдает разной степенью помешательства? У кого слабая, у кого средняя, а у кого запущенная.
– Вставай давай, – сказала она Киприану. – Хватит бока отлёживать. Пора бы разрядить здешнюю атмосферу. А то затхло как-то у вас.
Киприан не заставил себя уговаривать. Как скрипнет с непривычки да как сбросит листву вместе с цветками. Заскорузлая кора разглажена, волосы – рыжий огонь, корни втянуты. А Марта занята вопросом о смысле жизни: неужели смысл ее жизни состоит в том, чтобы вечно убирать?! Или куда прикажете деть весь этот органический мусор?
Ее размышления о вечности прервал оклик Юлианы.
– Где тут метла? Прибираться буду я. Наотдыхалась, надо бы и косточки поразмять.
...Залихватски орудуя веником, она жизнерадостно распевала куплеты какой-то старой заунывной песни – да так, что дрожали стёкла и звенел хрусталь, запертый в недоступном для Обормота месте. Кекс и Пирог помогали на свой лад: они с воинственным лаем бросались на метлу, когда та оказывалась слишком близко.
– Эх, до-о-люшка горькая ты моя! – ничуть не стесняясь, горланила Юлиана. – Посреди степей сокол крылья сложил. Там, в глухом бурьяне, путник лежал. О-ой, кровушкой истекал!
Распахнув дверь, она выгребла листья Вековечного Клёна за порог и чуть не опрокинулась навзничь от неожиданного столкновения. Теряя перья, в нее с разгона врезалась горлица.
– Смотреть надо, уважаемая! – нараспев произнесла Юлиана и собралась прочесть горлице мораль. Но потом глянула на сиротливые небеса, на волглый туман, разлитый среди сосен, – и передумала. С такой скверной погодой ни птиц, ни людей лучше лишний раз не трогать.
Одно радовало: снег почти сошёл и, судя по высоте столбика на термометре, возвращаться не собирался.
Влетев в сени, горлица спикировала на половик и, прежде чем ее сцапал кот-потрошитель, превратилась в Пелагею.
– Ах, ну наконец-то! – вскричала она. – Я уже вся извелась. Гадала, когда ж вы проснётесь! – И, бесцеремонно оттолкнув кота ногой, с распростертыми объятиями двинулась на ничего не подозревающего Киприана.
Юлиана вклинилась между ними, когда расстояние сократилось до опасных величин. Бить взглядом на поражение она еще не разучилась.
– Да-да, – с холодком сказала она. – Проснулись. Подумаешь, великое дело! Лучше выкладывай, что у вас новенького.
Пелагея демонстративно обошла Киприана стороной (мол, на чужое не претендую) и принялась собирать со стола миски.
– Из новенького будет набор инструментов, который прислала тебе на новогодье лесная дева. А еще восстания. Хоть Мерды уже нет, народ всё равно чем-то недоволен.
– То есть как Мерды нет? – не поверила ушам Юлиана. – До сих пор, вон, была, исправно отравляла нам жизнь. А теперь взяла да сплыла? Я так не играю.
– Ты ведь сейчас не серьезно? – уточнил Киприан.