За спиной она держала хлыст, каким понукают строптивых лошадей.
– Куда ты дела моего брата?! – грозно рыкнула она. – После пожара он так и не вернулся.
Отпираться в таких случаях бесполезно. Поэтому Пелагея предпочла включить "дурака":
– А! Значит, Сенька-трубочист был твоим братом?
– Не Сенька, а Гедеон! – взорвалась Селена и топнула ногой, разбрызгав воду из лужи. – Если он задохнулся в дыму, ты мне дорого поплатишься.
– А если поджарился, как окорок в печи? – выдвинула вариант та.
Бледное веснушчатое лицо Селены пошло пятнами.
Нет, всё-таки отрицательный персонаж из нее никудышный, подумалось Пелагее. Вроде и оружием владеет, и дерется отменно, а чего-то не хватает. Ей бы взять пару уроков злословия, чтобы вести себя как настоящая злодейка. Хотя зубы Селене, сколько ни старайся, все равно не заговоришь.
– Хватайте ее, – сдавленно распорядилась она. – Ведите на площадь. Скажем, что она и есть Звездный Пилигрим. Как раз виселица простаивает. А этим бунтарям давно пора преподать урок.
Ну да, конечно. Не получилось обвинить в колдовстве – обвинят в измене и казнят на виду у честной толпы, как в дремучем средневековье.
Пелагее на запястья культурно нацепили наручники, вежливо так подтолкнули в спину: мол, ступай по-хорошему, не то будет по-плохому.
Она смиренно зашлепала по грязи. На что подписалась, то и получила. Теперь уж зачем на дыбы вставать? Главное, что Юлиана и Киприан в безопасности. Да и парень этот, Пересвет – у него светлое будущее. Незачем молодому погибать. Вот Пелагея – другое дело. Настоящее ископаемое. Ей уже лет двести, если не больше. Даром что выглядит, будто только третий десяток разменяла.
В небе сгустились черные тучи – не то пепел клубится, не то носятся стаи ворон. Лес заколыхался, зашумел, протестуя. С чириканьем пронеслись мимо воробьи.
А Теора зажала руками рот и тихо застонала.
– Что там? – Эремиор нахмурился и раздвинул ветки ольшаника.
Они вернулись из похода по предгорьям, даже не подозревая, какой кошмарный случился пожар и что за участь уготована Пелагее.
– Она не должна вот так, – пролепетала Теора. – Не должна... Я же знаю...
И, не договорив, бросилась к тракту.
Пелагею вели жандармы – их было человек десять. Шагали размашисто – и все на одно лицо: красные шишковатые носы, нафабренные усищи, потертые униформы с галунами.
– Стой! Ты не имеешь права сдаваться сейчас! – задыхаясь, крикнула Теора, едва достигла опушки. – Беги!
Пелагея мысленно отвесила себе оплеуху. Действительно, кто сказал, что она должна покорно соглашаться на казнь? Разве от ее решения зависят судьбы друзей? Нет. Так зачем обрекать себя на столь бесславный конец?
Какое бы решение она ни приняла, любое будет правильным.
Быстро обернувшись три раза вокруг своей оси, Пелагея приняла вид горлицы и взмыла в небо над головами стражников. В птичьем сердце взыграла радость. Одобрительно зашелестели сосны. Вот она, волюшка вольная! Поля-луга бесконечные! Дали бескрайние!
Что? Стрела?
Просвистев, она вонзилась в крыло точно посередине. Помутилось сознание, перед глазами разлили тьму. Боль накрыла Пелагею глухим, непробиваемым колпаком.
Очнулась она уже в клетке. Вместо обещанной площади с виселицей – какой-то подвал. Воняет пылью и застарелым потом. Помещение разгорожено на отсеки металлическими стеллажами до потолка. А в кирпичную кладку по периметру вбиты ржавые кольца с обрывками цепей.
– В обязательную программу это не входило. Но так и быть, сделаю исключение. – Голос Селены звучал гулко и резко. – Верни мне брата, выдай себя за Звездного Пилигрима перед народом – и тогда, может быть, мы пощадим твою подружку, – усмехнулась она, указав подбородком на Теору, привязанную к опорной балке. Ее голова безвольно склонилась на грудь, спутанные волосы свисали до пояса, скрывая лицо.
Пелагея, заточенная в теле горлицы, заметалась в поисках выхода, но неизменно наталкивалась лишь на боль. Кровоточащая рана в крыле не давала ей обернуться человеком.
Как могло случиться, что Незримый не защитил Теору? Почему он позволил этим сатрапам ее обездвижить? И где, собственно, он сам?
Горлица взглянула туда, где от несущей колонны падала тень. Тени было две. И одна из них принадлежала Эремиору.