А на пальце Теоры, болезненно пульсируя, зажигался и гас изумруд.
«Очнись, милая! Приди в себя!» – прозвучал внутри взволнованный голос Эремиора.
Теора содрогнулась всем телом, словно ее окатили водой со дна колодца, и открыла глаза. Ее беспардонно взяли за подбородок большим и указательным пальцами, резко откинув голову.
– А вот и барышня наша оклемалась. Как спалось? – Селена не упустила случая позлорадствовать. – Узнаёшь птичку в клетке?
Теора попыталась ослабить путы на затекших руках – и тотчас поморщилась от боли. Тонкие веревки оказались необычайно прочны: впиваясь в запястья, они резали кожу до крови, как осот.
Заметив клетку боковым зрением, она оцепенела. Заплясали от озноба побелевшие губы, изо рта вырвался всхлип.
– Пелагея!
А в следующий миг Теора упёрлась взглядом в массивный агрегат, где в центральной части располагалась темная зарешеченная камера. Шло от него какое-то жуткое, невидимое глазу излучение.
Пленницу заколотило.
– Что-то не хочет твоя подруга с нами сотрудничать. Никак не станет человеком. Видно, не по силам ей, – с издёвкой произнесла Селена. – Так что придется переиграть. Ты, – она ткнула пальцем в Теору, – выдаёшь себя за Звездного Пилигрима, и взамен горлица остаётся жить. Ну как, по рукам?
– Зачем вам это? – простонала та.
В самом деле, зачем? Не признаваться же Селене, что ее венценосный папаша совсем сдал позиции и повесил на дочь обязанности по усмирению мятежников?
Нет. Она лишь желчно усмехнулась. Пришла пора продемонстрировать жёсткий нрав.
– Показать, что случится с Пелагеей, если ты вздумаешь артачиться? – медоточиво спросила она и, сорвав клетку с полки, вытряхнула горлицу прямиком в агрегат. – Механоглот. Дивное устройство, – пояснила она. – Выжимает душу из птиц всех мастей. А «желудок» у него, так сказать, с сюрпризом.
Она мерзко рассмеялась и надавила на какой-то рычаг.
Теора закричала от ужаса: из прутьев клетки к центру «желудка», где трепыхалась Пелагея, разом выдвинулись десятки игл. Перестав хлопать крыльями, горлица вновь обмякла под гнетом боли. А затем что-то гадко проскрежетало, и иглы с мерными щелчками стали двигаться внутрь.
Сбоку зажегся свет, ослепляющий до рези в глазах. Наклонившись к уху Теоры, Селена зашипела, как гусыня, которой захотелось рассказать своему выводку страшную сказку на ночь:
– Скоро они начнут медленно вонзаться в ее плоть, пока не проткнут сердце. Готова смотреть, как умирает твоя подруга?
Теоре на миг показалось, будто пронзили ее собственное сердце. Будто выпили из нее всю кровь до последней капли. Есть, наверняка есть брешь в броне у этой жестокой женщины. Но искать ее некогда. Глубинное чутьё Теоры било тревогу: любое неосторожное движение или слово подтолкнёт убийцу к последней черте.
И тогда она мысленно воззвала к своему заступнику.
– Эремиор! Слышишь меня? Где ты? Что произошло?
Она не помнила, как у лесной опушки в нее пальнул из ружья жандарм. Хотя целился он в одушевленную черную статую позади Теоры.
Не помнила, как Незримый самоотрешенно поделился с нею силой, которую она однажды ему отдала. А поделившись, вновь превратился в тень, не способную защитить.
Теора выжила лишь благодаря ему, но оставалась без сознания, когда ее поволокли в подвал.
Она могла бы умолять, согласиться на любые условия и признать себя Звездным Пилигримом, чтобы пойти на бессмысленную казнь. Но где гарантия, что Пелагею пощадят? Она ведь и так уже истекает кровью.
«Что делать? Что же делать?» – забилась в сознании безысходная мысль.
Озарение не пришло. Оно обрушилось, как скала, подорванная динамитом.
– Эремиор! – тихо позвала Теора. – Ты же можешь… Спаси ее! Прошу, спаси!
Услыхав, что пленница что-то отчаянно шепчет, Селена наморщила лоб и предприняла попытку пригвоздить ее к колонне жестким взглядом. Но на нее не обращали никакого внимания. Теора целиком сосредоточилась на беседе с невидимкой.