Взойдя на смутно знакомое крыльцо, он заглянул в проем, где раньше стояла дверь, и застал жуткий разгром. В черном-черном доме не на шутку разгулялись сквозняки. Ища, чем бы поживиться на пепелище, в разбитые окна залетали черные-черные вороны. Каркали они хрипло и так заунывно, что казалось, будто где-то поблизости бродит костлявая смерть с косой на изготовку.
От любимого лоскутного одеяла в горошек Пересвет нашел лишь обрывок. За печкой, на которую было больно смотреть, робко потрескивал сверчок. Как будто извинялся за ущерб.
А потом из черного-черного угла выпрыгнул кот. Разумеется, тоже черный-пречерный. Он собирался сцапать ворону, но его постигла неудача.
– И ты здесь! – облегченно воскликнул Пересвет. Он обрадовался коту, как старому другу, хотя тот не раз делал попытки отправить его в иномирье.
Мысль о том, что он побывал внутри этого самого кота, несколько его отрезвила.
– Как тебе удаётся всякие такие штуки проворачивать, а? – спросил он, стараясь не смотреть Обормоту в глаза. – Впрочем, забудь. Ты же волшебный кот. Граф Ушастик, кажется?
В ответ недовольно зашипели.
«Делом зззанимайссся-мяу», – промяукал кот.
– Точно! Книга! – спохватился Пересвет. – Закончить надо. А как?
Вопрос растворился в пустоте выгоревшего дома. Замолкли вороны, притих сверчок. Вот всегда так: стоит заикнуться о проблемах на творческом поприще, и все от тебя отворачиваются.
Он почесал карандашом за ухом, пристроился на обломке скамьи и пролистал рукопись от начала до конца, вчитываясь в отдельные абзацы. Грандиоз – убийца арний, Грандиоз – обманщик и плут. Грандиоз – король-самозванец и много кто еще. Завел Пилигрим волынку – не остановить. Прямо тошно.
Может, действительно, написать опровержение? Глядишь, и народные волнения улягутся, город нормальной жизнью заживет? Ведь из-за кого весь сыр-бор? Из-за Пересвета, вестимо. Он кашу заварил – ему и расхлёбывать.
– Эх, была не была! – вздохнул он. Расположил рукопись поудобнее на обуглившемся столе и аккуратным почерком вывел:
«Звездный Пилигрим глубоко извиняется за свою постыдную выходку. Всё, что было написано прежде, чистой воды вымысел и клевета. На самом деле Грандиоз добрейшей души человек и ко всему перечисленному непричастен».
Обслюнявив кончик карандаша, Пересвет придирчиво перечитал отрывок и вынес вердикт в духе своей бывшей начальницы:
«Слишком официально. Переписать!»
Переписывал он еще раза три, не меньше, периодически затачивая карандаш ножом. А после подсунул рукопись Обормоту. Специально на последней странице открыл.
– Ну как, котяра? Думаешь, сгодится? Это тебе не «тяп-ляп».
Кот лениво приоткрыл глаза и столь же лениво поднялся на лапы. Вишь, какое пузо отрастил! До земли провисает.
– Не книга правды, а бурда какая-то, – проворчал Пересвет. Как будто мысли Обормота прочел.
И тут, откуда ни возьмись, примчался сильный ветер. Страницы под его порывами зашелестели, начали переворачиваться одна за другой. Ветер так и не нашел в книге того, что искал. Поэтому от расстройства громко ее захлопнул.
Переплет мягкий, потрепанный, кое-где подпаленный на краях. Не очень-то подходящая замена подстилке.
Обормот считал иначе. Как только книга захлопнулась, он водрузил сверху свою мохнатую откормленную тушку и махнул хвостом.
– Эй! Ты что, котяра, творишь?! – взвился со скамейки Пересвет. Но было поздно.
Книга под Обормотом стала быстро таять, пока окончательно не растворилась в воздухе.
– Труд всей жизни! – простонал Пересвет и схватился за голову.
А следовало бы радоваться.
61. Час от часу...
Силища в Марте бурлила нечеловеческая. С такой силищей не то, что баржи – ледоколы можно тягать, не надорвешься.
Грандиозу по габаритам до ледокола было далеко. Когда Марта подняла массивный дубовый стол, рассчитанный на три дюжины персон, а потом швырнула этот стол в стену, к которой жался Великий, вся жизнь пронеслась у него перед глазами.
Вот он клянчит у родителей игрушечную лошадку на ярмарке, вот топает с ранцем в школу. Доля секунды – и он уже выпускник, целуется в парке со своей первой любовью. Стройный, подтянутый. Когда только разжиреть успел?