– Вот я дура, – сказала себе Юлиана. – Кто меня теперь вылечит?
В глазах защипало от слёз. И она непременно бы расплакалась снова, если бы перед нею не спустился с неба рыжий кленовый лист.
– Что еще за дела? – встрепенулась она. И явственно расслышала, как на древесном языке кто-то произнес:
«Иди по листьям».
Она порывисто обернулась и вскочила на ноги. Жутко ломило спину. Мышцы и кости болели так, словно Юлиана ночь напролёт таскала пудовые гири и занималась тяжелой атлетикой.
Она наплевала на боль. Впереди багрянцем и янтарём пестрела тропинка, усеянная палой кленовой листвой.
Пусть говорят, будто счастье как блики на воде. Будто не поймать его, не запереть в сундуке. Юлиана подбирала каждый лист, как сокровище, – со сладостным замиранием сердца, с какой-то смутной волнительной радостью. И это было сродни счастью. Счастью, которое можно осязать.
Только что она блуждала одна в целом мире, покинутая, забытая, с громадной пустотой там, где раньше жила любовь. А пройдя по тропе до конца, вдруг потерялась в круговерти чувств.
Перед нею на поляне высился Вековечный Клён. Он стоял весь в золотом шелесте, распространяя вокруг слабое свечение. Его крона касалась небес, корни проникли глубоко под землю. По стволу змеились сияющие ленты аквамарина.
У Юлианы занялось дыхание. А в следующий миг лес залило неправдоподобно алой волной рассвета.
Рассыпав собранные листья, Юлиана со всех ног бросилась к дереву. Неумытая, растрепанная, с усиливающимся ознобом, она спотыкалась о кочки, падала в грязь и снова вскакивала, не в состоянии поверить в то, что с нею происходит.
А добежав до ствола, обняла его, насколько хватало рук, и сияние с коры перетекло на ее кожу. Привело в порядок волосы, стёрло следы грязи, залечило синяки с царапинами и прогнало лихорадку.
– Клён ты мой родимый, – всхлипнув, пробормотала Юлиана. – Вернулся, живой… Как же я рада!
Птицы, которые только-только начали свою утреннюю симфонию, почтительно замолкли. Засияла вокруг роса. Ветер сдул облака, предоставив солнцу светить в полную силу.
И вот уже ее пальцы касаются не древесного ствола, а Киприана – настоящего, невредимого, самого-самого дорогого. И вдруг оказалось, что Юлиане так много нужно ему сказать, что не хватит и дня. Поэтому она лишь крепче обняла его и, резко выдохнув, уткнулась лицом ему в грудь.
Он нежно гладил ее по голове, по плечам, говорил какие-то слова, и слёзы лились у нее из глаз полноводными ручьями.
– Что ты сделал со мной? – глухо произнесла Юлиана, когда ручьи иссякли. И мстительно высморкалась в рукав его мантии. – Раньше я была свободной и независимой, из-за потерь не расстраивалась, ничего не боялась. А сейчас? Без тебя моя жизнь выцветает, как старый фотоснимок.
– Обещаю, что больше не уйду. И никуда тебя не отпущу, – ответил Киприан. – Наши злоключения позади.
– Злоключения-то, может, и позади. А приключения только начинаются. Верно говорю?
К кому конкретно обратилась Юлиана, было непонятно. Она отвлеклась от созерцания милых сердцу черт и, повернув голову, долго вглядывалась в недостижимую даль за кадром.
– Да, – заключила она, наконец. – Приключения будут. Нестрашные. Это я как знаток утверждаю.
Она закруглилась с созерцанием горизонтов и приступила к допросу с обыском.
– Где ты был? Где Пелагея? Цела? Отлично. А тут у нас что за вещица?
Она без разрешения пошарила у него в кармане и достала красный квадратный коробок.
– Это, вообще-то, тебе, – сказал Киприан. – Вроде бы, у людей так принято.
Юлиана не сдержала эмоций и в очередной раз набросилась на него с объятиями, зажав футляр в руке. Но потом на всякий случай решила проверить: вдруг под бархатной крышкой прячется какой-нибудь толстый противный паук?
Предосторожности были излишни: внутри обнаружилось кольцо, да не лишь бы какое, а с бриллиантом.
– На подделку не похоже, – сказала Юлиана. – Хотя всякое может быть.
Она покрутила кольцо в пальцах: от граней бриллианта отражалось весёлое весеннее солнце. Сверкало так, что приходилось щуриться.