– Ну вот, опять! Сначала о неприятностях твердил Киприан. Теперь посланник из верхних миров. – Пелагея представила себе реакцию Юлианы и засмеялась через нос. Уж Юлиана непременно бы отпустила по этому поводу какую-нибудь остроумную реплику.
– Ты связана с Незримыми. Ты должна мне помочь, – гнула своё вторая тень.
– Я бы с радостью. Но как?
– Киприан, – с жаром зашептал Незримый. – Когда-то он был одним из нас, но потом его отправили в средние миры и превратили в дерево. Без поддержки извне он ни за что не стал бы человеком. Только тенью. Но тебе удалось. У тебя необыкновенный дар. Чтобы обрести силу, мне понадобятся твои способности.
Пелагея пошевелила затёкшей рукой, и Незримый наконец ослабил хватку.
– С чего бы начать? Травяных настоев ты не пьешь. Варенье тоже мимо. Может, на тебя подействует пригоршня лунной пыли?
– Не надо пыли, – сказал Незримый. – Просто коснись меня и подумай о хорошем.
Пелагея ни минуты не колебалась. Она с давних пор выращивала во внутреннем саду добрые мысли. Поливала их, удобряла, старалась избавляться от сорняков. И вот теперь плоды ее усилий кому-то да понадобились.
Устроившись поудобнее на деревянном полу, она протянула ладонь и дотронулась до Незримого. Он был холодным, плотным и мягким, как набитая перьями подушка. От него веяло нездешней, светлой грустью. Он был полон той непостижимой нежности, какую испытывают только к безмерно любимому существу.
– Непривычное чувство, – сказала Пелагея. – Ты чище и прекрасней всех, с кем мне доводилось общаться. Но не очень-то стремись стать человеком, иначе завязнешь здесь в заботах. Позабудешь о высоком долге. Тебе нельзя.
– Пока со мной Теора, я смогу удержать равновесие.
Его подопечная застонала во сне. Незримый машинально вынул из ножен черный меч. Пелагея нащупала впотьмах градусник и вставила ей под мышку.
– Кроме спасения мира, есть еще кое-что, – туманно сказал Незримый. – Слышал, в городе говорили о Мерде. Если она та, о ком я думаю, ей нужно будет вернуть прежний облик, прежде чем она окончательно закоснеет во зле.
***
Ночной лес мог напугать кого угодно, только не Киприана. У Киприана были сотни глаз. Все они принадлежали деревьям и подсказывали направление, когда собственное зрение подводило. Среди черных стволов, уходящих в беспросветное небо, он ориентировался, как у себя дома. Обходил стороной медвежьи берлоги, чутьем определял, где собираются волчьи стаи, и остерегался огоньков, прекрасно зная, что они заводят в гибельные топи.
Если случалось встретить вепря, он уносил ноги со скоростью гоночного болида, который пока что не изобрели. Шорохи мелких грызунов в траве, уханье филина, шум крон, напоминающий ропот прибоя, – всё это завораживало. И Киприан вновь чувствовал единение с природой. Вновь хотелось пустить корни, прорасти глубоко под землю и напитаться водой из чистых источников.
Обглоданный лунный диск выглянул и в тот же миг поспешно скрылся за тучами, словно стыдился своего несовершенства. Взволнованно зашептались деревья. Им было отчего прийти в смятение. Они наперебой упрашивали Киприана свернуть с пути и возвращаться, пока есть шанс.
Приблизившись к тракту, он различил зверя крупнее белки, но меньше лисицы, и чью-то тёмную фигуру прямо посреди дороги. Не она ли поджидала их с Юлианой в ночь после концерта? Тот же бесформенный балахон, те же плавные, едва заметные движения. Мерда – а это оказалась именно она – высматривала горящими глазами лёгкую добычу. Голод выгонял ее из логова каждый вечер, едва садилось солнце. Но голод было не утолить.
Внезапно время совершило кувырок. Минутная, а с ней и часовая стрелка на башенных часах стали наматывать круги вспять, всё быстрее и быстрее, пока к горлу не подступила тошнота. Киприан, к своему ужасу, ощутил, как деревенеют конечности, как голова и плечи покрываются ветвями, а на ветвях – тронутые ржавчиной листья. Но это состояние длилось не больше минуты. Вот он уже снова человек... Не человек! Незримый.
Память возвратилась в прежние времена. И столь чёткая, столь ясная картина еще никогда не вставала перед его внутренним взором. Словно наяву, он увидел, как и кем был отвергнут. Он увидел это, всего лишь поймав на себе взгляд жадных, лиловых глаз. И понял, что очутился в ловушке.
Мерда звала. Шептала мертвыми губами слова, от которых в жилах леденеет кровь. А потом взяла и сбросила капюшон. Киприан уже сделал шаг навстречу, но неимоверным усилием воли вернул самообладание. Скорость – его спасение. Он помчался сквозь чащу, как летают в небе кометы, и деревья зашептали вслед, что испытывать судьбу неразумно. Мерда опасна. Мерда пожирает рассудок, обрезая ценные нити, из которых соткана жизнь. Что-то до дрожи знакомое было в Мерде, когда она стояла без капюшона в лунном свете. Только вот что же?