– Это тебе подумаешь, а мне без парикмахера морока, – сказала Юлиана и рывком высвободила руку.
– Если хочешь, могу подстричь, – ослепительно улыбнулся Киприан.
Он усадил ее на стуле между тумбой и стеной, пододвинул скрипучее зеркало-перевертыш в тяжелой медной раме и защелкал ножницами. Юлиана зажмурилась. Она ожидала худшего, но результат, как это часто бывает, ожиданий не оправдал. Увидев себя в зеркале по окончании стрижки, она пришла в восторг. Майя, которая забежала в комнату с заплаканным лицом, тоже поначалу уставилась на отражение и не могла отвести глаз. Но потом вспомнила о своем несчастье и разрыдалась пуще прежнего.
– Что стряслось? – беспокойно спросила Юлиана. – Живот болит? Зуб ноет?
– Или, может, зуб болит, а живот ноет? – просеменив к девочке, предположил Пирог.
– Я кольцо потеряла-а-а-а! – завыла Майя и плюхнулась на пятую точку.
– Какое-такое кольцо? – Вынырнул из-за тумбочки Кекс. – Если скажешь, как пахнет, найдем.
Майя перевела дух, размазала под носом сопли и сообщила, что кольцо не пахнет. Зато красивое-прекрасивое, с блестящим зеленым камнем, который умеет впитывать грусть.
– Это камень Теоры, – серьезно сказал Киприан. – С такими вещами следовало бы обращаться осторожней. Где ты в последний раз видела кольцо? – обратился он к девочке.
И расследование началось. Пирог записывал обстоятельства дела гусиным пером. А Кекс возглавлял операцию «Отыскать пропажу» и готовился опрашивать свидетелей, если таковые объявятся.
Марта с Пелагеей носились по дому, переворачивая всё вверх дном. Только Пересвет в ус не дул, да Теора, словно ее это никоим образом не касалось, нанизывала на нитку деревянные бусины из сундучка. Они отдаленно напоминали ей бисер.
«Хорошо было в Энеммане», – настойчиво шептали мысли. Незримый отражал их Корутом, но мыслей всё прибавлялось.
«Тебе не вернуться на родину, – запугивали они. – Миссию по спасению мира ты уже провалила. Назад дороги нет. Камень на кольце никогда не засияет».
Если бы Незримый мог утомляться, то сейчас у него, наверное, отваливались бы руки. Но тень не знала усталости. Чем гуще становился поток тяжелых дум, тем неистовей разрубал их теневой меч. Пересвет завороженно наблюдал за этим процессом сверху и напрочь позабыл, о чем собирался написать следующий абзац.
– Фея белокурая! – крикнул он со смехом. – Пощади своего друга и перестань думать! А то мне уже боязно.
Теора вздрогнула. Она слишком глубоко ушла в себя, так что ни звуков, ни предметов не замечала. Оклик Пересвета вернул ее к реальности.
«Мир, который тебе предстоит спасти – ты сама, – возникла в голове неожиданно ясная мысль. – Не сдавайся. Борись. А упадёшь – вставай. И так до конца. Тогда и будет тебе награда».
Теора решительно отложила неоконченные бусы, заплела в косу волнистые волосы и подключилась к поискам кольца. Правда, было уже поздно.
Пирог ужасно гордился своим тонким нюхом и был бы горд еще больше, если бы, обнаружив колечко, случайно его не проглотил. Юлиана выпучилась на него злобной гарпией, когда услышала, что драгоценный камень в серебряной оправе проследовал прямиком в желудок Пирога и оттуда направляется на дальнейшую переработку. Киприан заверил, что ничего страшного не произошло и что очень скоро они получат кольцо назад, в целости и сохранности. Пелагея помирала со смеху, Марта – с ней за компанию. Да и Юлиана довольно быстро остыла, взглянув на себя, подстриженную и красивую, в зеркало.
Осень снаружи небрежно разбрасывала листья, заваривала чай со вкусом шалфея и бродила по лесу, пригибая ветви. Заглянув в окна бревенчатого дома, она впервые позавидовала людям. Там, за надежными стенами, люди любили друга – каждый на свой лад. Их не пугала старая, уродливая карга, в которую осень намеревалась превратиться спустя два месяца. Зимние лютые стужи не вселяли в них опасений. Они жили здесь и сейчас: смотрели – и видели, слушали – и слышали, верили своим ощущениям. И оттого были счастливы.
***
Юлиана умудрилась подцепить от Теоры иноземную хворь и слегла с горячкой. Первой же ночью она на кровати подлетела к холодильнику – ей страшно хотелось пить. Туда же совершенно случайно спустился Киприан. В свете масляной лампы Юлиана выглядела ни живой, ни мертвой. Впавшие глаза и бескровные губы, а также ее трясущаяся рука Киприана насторожили. Он притронулся к ее лбу.