Не менее важное место в этой первой встрече занимал синтезатор VCS3 Маккея. Это было первое знакомство Брайана Ино с инструментом, с которым до сих пор наиболее широко ассоциируется его имя. Поскольку Маккей так и не продвинулся дальше умения включать его, но знал о технических навыках своего знакомого, он предложил Ино взять синтезатор с собой и дома посмотреть, на что способна эта машина. Второго приглашения не понадобилось. Вернувшись в Кэмберуэлл, Ино начал экспериментировать. Прежде всего он подключил синтезатор к своему усилителю из Pearl & Dean, а потом запустил его через магнитофоны. Он сразу же ощутил себя в своей стихии. Синтезатор VCS3 по сути дела представлял собой генератор шума с разнообразными переключателями и панелью со множеством разноцветных разъёмов, при помощи которой можно было добиваться смешения различных звуков. Он также позволял всевозможные преобразования колебаний, фильтраций и форм звуковых волн. В результате простые звуковые волны при помощи биений, расширений и эквализации могли превращаться в нечто поразительное. Ино очень обрадовался тому, что теперь он мог модифицировать чистый звук, не прибегая к традиционной нотной клавиатуре — в особенности его восхищал маленький джойстик, позволяющий при помощи инстинктивных физических движений добиваться диких искажений высоты звука.
То, что Ино практически мгновенно освоил VCS3, произвело на Маккея и Ферри большое впечатление во время их визита в его берлогу на Гроув-парк. Не меньше их поразило и то окружение б/у-шных колонок и всевозможного электрического хлама, в котором он жил. «Там у Брайана были все эти провода и примочки — в его жилище чёрт сломил бы ногу», — вспоминает Ферри. «Это была какая-то фантастика — лабиринт из проводов, кабелей, кусков старых колонок, валяющихся повсюду, старых усилителей… пещера Аладдина, полная всяких едва работающих приборов.»
После ещё одной репетиции дома у подружки Ферри, Ино решил, что группе нужно место, где можно было бы на полную включить усилители без риска всполошить соседей. Тогда он, при помощи пены и картона, принялся за звукоизоляцию большой площадки на втором этаже дома на Гроув-парк, а также за подготовку своей усилительной системы для подключения микрофонов, разбитого Hohner-пианета и хриплой фисгармонии Ферри. Всё это делалось не зря; но и соседи Ино попались терпеливые и музыкальные. «Это был прекрасный дом», — вспоминает Ферри. «Настоящая коммуна — по лестнице постоянно туда-сюда бегали всякие разные люди. Там была хорошая атмосфера.»
Хотя и нелепо сложная, система Ино была достаточно надёжна для проведения прослушиваний, которые начались почти сразу же — один за одним пошли подающие надежды барабанщики. Одним из кандидатов был американский перкуссионист Декстер Ллойд, позже ставший членом Кливлендского симфонического оркестра. «Декстер Ллойд было выдуманное имя», — открывает секрет Ферри. «На самом деле он уклонялся от армии. У него были закрученные вверх усы — это был ещё тот тип. У него были прекрасно настроенные военные барабаны и кастаньеты.» В конце концов Ллойд был принят (несмотря на то, что немалый интерес вызвала также барабанщица по имени Сюзи — она вообще-то не умела играть, но была привлекательна и энергична). Он оказался единственным барабанщиком, который знал, что вставить в длинные тихие пассажи, которыми перемежались странные, «раскладывающиеся» песни Ферри.
Поскольку Портер был занят где-то ещё, найти гитариста, удовлетворяющего своеобразным требованиям Ферри к мощи, элегантности и оригинальности, оказалось не так просто. В конце концов, благодаря колонкам объявлений в Melody Maker, был найден кандидат, имеющий хотя бы несколько нужных качеств. Уроженец Норвича Роджер Банн был старожилом лондонской рок-сцены на протяжении всего конца 60-х и даже играл в джеме с одним из героев Ферри — Джими Хендриксом. В 1969-м он выпустил сложный сольный альбом — запутанный песенный цикл, записанный с Национальным Оркестром Голландии, который один из критиков назвал «слишком умным» для общественного потребления. В последнее время Банн играл с малоизвестной и недолговечной группой Enjin, и сейчас искал какой-нибудь новой перспективы.
Ферри тем временем всё ещё подыскивал подходящее название для своей малообещающей группы. Одно время ему нравилось имя "Roxy" — соединение названия сети ретро-кинематографов с каламбурным намёком на рок казалось подходящим сразу на нескольких уровнях. После этого, в начале 1971 г. он узнал, что американский лейбл Elektra уже подписал контракт с одноимённой группой, и, отбросив другие кинематографические варианты типа Essoldo, Ritz и Plaza, просто прибавил к Roxy слово Music — тем самым, случайно или нет, сделав так, что название группы стало означать то, чем она и была — собственным своеобразным жанром.