Краем глаза я заметил, как капитан лишь потянул носом, оценивая букет вина, и отставил стакан. Я решил поддакнуть ему:
— Да, Саммерс, я бы тоже не отказался услышать ответы на вопросы капитана. Что там насчет табакерок и мачты из сыра?
— Сыра на мачте…
— И правда ли, что нашим славным морякам подают чуть ли не голые кости с иссохшими волокнами мяса?
— Надеюсь, сыр вы отведаете сами, равно как и кости, которыми, насколько я знаю, вот-вот удивит вас капитан, — улыбнулся Саммерс.
— Да уж удивлю, — не стал спорить Андерсон. — Подавайте, Хоукинс.
— Боже милосердный! — возопил я. — Мозговые косточки!
— Бесси, я полагаю, — заметил Олдмедоу. — Неплохо мы ее откормили.
Я поклонился.
— Мы потрясены, сэр. Пиры Лукулла бледнеют перед вашим ужином.
— Изо всех сил стараюсь снабдить вас материалами для дневника, мистер Тальбот.
— Даю слово, сэр, что увековечу сегодняшнее меню, вкупе с воспоминаниями о невероятном гостеприимстве капитана, для самых отдаленных потомков.
— Тот господин — он за дверью, сэр, — наклонился к капитану Хоукинс.
— Брокльбанк? Простите, джентльмены, я на минуту отойду в кабинет.
И тут перед нами развернулась настоящая комическая сцена. Брокльбанк не стал ждать за дверью, а вихрем ворвался внутрь. Толи он принял вызов капитана за приглашение к столу, вроде того, что получил я, то ли был под хмельком, а скорее всего — и то, и другое. Саммерс отодвинул стул и поднялся, Брокльбанк кивнул ему, будто лакею, и буквально упал на его место.
— Спасибо, спасибо, спасибо! Мозговые косточки? Черт побери, как вы узнали, сэр? Не иначе кто-то из моих девчонок проболтался. Позор французам! — гудел он голосом густым и тягучим, как спелый плод, что сочетал бы в себе свойства персика и сливы, если бы существовал на самом деле.
Брокльбанк одним махом опрокинул стакан Саммерса. Сунул мизинец в ухо, поковырял, вытащил, исследовал результат. Окружающие потрясенно молчали. Слуга совершенно растерялся. Брокльбанк наконец-то узнал лейтенанта и радостно ему закивал:
— А, и вы тут, Саммерс? Присаживайтесь, дружище!
— Да, Саммерс, берите вон тот стул и присоединяйтесь, — с редкой для него тактичностью поддержал капитан Андерсон.
Саммерс пристроился на углу стола. Дышал он часто, словно после быстрого бега. Наверное, в голове у него бродили те же мысли, что и у Девереля, который однажды доверительно сказал мне в приступе пьяного откровения: «Нет, Тальбот, не будет этому кораблю удачи».
— Тут зашла речь о дневнике, — обратился ко мне Олдмедоу. — Сколько же вам, должностным лицам, приходится писать!
— Вы несколько забежали вперед, я пока не вступил в должность, но в одном правы: кабинеты чиновников просто завалены бумагами!
Капитан сделал вид, что отпил вина, и отставил стакан в сторону.
— У нас то же самое — пишем и пишем, можно судно бумагой набивать вместо балласта. У всякого свой журнал — от вахтенного до судового, который веду я самолично.
— Что до меня, так едва я успеваю записать события дня, как на меня наваливается второй, а там и третий.
— Приходится выбирать?
— Да. Самые яркие случаи — те, что могут повеселить заскучавшего крестного.
— Надеюсь, — с нажимом произнес капитан, — вы отметите в дневнике, как мы признательны ему за возможность наслаждаться вашим обществом.
— Разумеется.
Хоукинс наполнил стакан Брокльбанка. В третий раз.
— Мистер… э-э-э… Брокльбанк, — обратился к художнику капитан. — Можем ли мы рассчитывать на ваш врачебный опыт?
— Какой-какой?!
— Тальбот… мистер Тальбот — вот он, — пытаясь сдержать раздражение, начал капитан, — мистер Тальбот…
— А что с ним, черт побери, случилось? Уверяю вас, Зенобия, мое милое, доброе дитя…
— Дело не во мне, — торопливо перебил я. — Капитан имеет в виду Колли.
— Пастора? Господи, да мне до них дела нет в любое время года! Пусть что хотят, то и творят, всегда говорю я. И тут, на корабле говорил. Или не говорил?..
Мистер Брокльбанк икнул. Тонкая струйка вина потекла по подбородку. Глаза поплыли.
— Врачебный опыт, — терпеливо повторил капитан. В голосе его уже рокотали предвестники грозы, однако он сдерживался изо всех сил. — У нас его нет, и я решил, что вы…
— Так и у меня нет. Гарсон, еще вина!
— А мистер Тальбот сказал…
— Нет, я приглядывался к этому ремеслу, но сказал себе: Вилмот, вся эта анатомия, сказал я, она не для тебя. Нет-нет, кишка у тебя тонка. И тут же оставил Эскулапа ради Музы. Разве я не говорил вам этого, мистер Тальбот?
— Говорили, сэр, причем не единожды. Полагаю, капитан примет ваши объяснения.
— Нет-нет, — с видимым раздражением произнес Андерсон. — Как бы ни был мал опыт мистера Брокльбанка, мы постараемся извлечь из него хоть какую-то пользу.
— Польза! — провозгласил Брокльбанк. — Да в Музе больше пользы, чем в любых других занятиях! Я наверняка разбогател бы, если б не врожденная склонность к прекрасному полу и прочим излишествам, что так щедро подкидывает мне вконец развратившееся английское общество…
— Никогда бы не полез в медицину, — заявил Олдмедоу. — Все эти трупы, Бог мой!
— Вот и я так решил. Пусть мысли о смерти остаются на расстоянии вытянутой руки. Знаете ли вы, что я первый поспел на место боя сразу после смерти лорда Нельсона, чтобы набросать сцену его гибели для литографии.
— Не может быть!
— Сидел на расстоянии вытянутой руки, сэр. Больше художников рядом не было. Могу заверить — в тот момент мне казалось, что Нельсон испустит дух прямо на палубе.
— Брокльбанк! — вскричал я. — Да ведь я ее видел! Копия литографии висела в «Псе и пистолете». Скажите мне — ну как целая толпа коленопреклоненных офицеров могла собраться вокруг Нельсона в самый горячий миг битвы?!
По подбородку Брокльбанка потекла очередная струйка.
— Вы путаете жизнь и искусство, сэр.
— Глупости какие.
— Зато хорошо продается, мистер Тальбот. Не стану скрывать — если бы не популярность этой литографии, быть бы мне без гроша в кармане. По крайней мере она дала мне возможность совершить путешествие в… в… в общем, туда, куда мы плывем — название из головы выскочило. А кроме того, вообразите: на самом деле Нельсон умер где-то на вонючей нижней палубе, в одиночку, и провожал его разве что свет фонаря. Ну кто взялся бы за такую картину?!
— Быть может, Рембрандт?
— Ах, Рембрандт. Ну да, конечно. По крайней мере, мистер Тальбот, вы не можете не отметить, как искусно я обхожусь с дымом.
— О чем вы, сэр?
— О дыме! Это ведь сущее наказание. Видели, что творилось, когда Саммерс пальнул из моего ружья? Во время битвы корабли окутаны дымом, не хуже, чем Лондон — туманом! И только настоящий художник знает, как отодвинуть его туда, где он не будет лезть… лезть…
— Вперед, как невежа на представлении.
— Лезть…
— И всем все загораживать.
— Лезть… Да вы совсем не пьете, капитан!
Андерсон очередной раз поднес стакан ко рту и с тоскливой злобой обвел глазами гостей. Брокльбанк, опершись локтями на стол по обе стороны мозговой кости, гудел, обращаясь к Саммерсу:
— Я настаиваю, что правильно написанный дым может из помехи сделаться подспорьем. К примеру, приходит к вам капитан, которому как-то раз крупно посчастливилось — он наткнулся в открытом море на врага и сумел выйти из схватки живым и невредимым. Является он ко мне, увидев ту самую литографию, и рассказывает, что был с ним, к примеру, еще один фрегат и небольшой шлюп — налетели на них французы, и вышла настоящая битва… Прошу прощения! Как говорится в эпитафии: «Не бойся смешным прослыть, коли надо ветры пустить; если бы я свои не держал, тут бы сейчас не лежал». А теперь смекните-ка, что будет, если… Скажем, мой друг Фюссли[34] и его «Щит Ахиллеса», и… В общем, смекните.
В раздражении, я глотнул вина и повернулся к капитану:
— Что ж, сэр, судя по всему, мистер Брокльбанк…