На секунду фигура шевельнулась, и полы плаща разошлись, открывая вышитое на подоле одеяния золотое изображение Круга Вечности. Оно принадлежало Храму Анхаша, насколько успел узнать Аноэль о городе, А значит, под плащом был один из священников Храма, не желавший, чтобы его увидел кто-либо. Потому Аноэль ничем не выдал своего удивления, оставаясь спокойным, словно ничего и не заметил.
— Помни, был дан только один шанс, — священник обращался к Господину Хедрунгу, который становился всё более озабоченным с каждым его словом, — нельзя избежать надвигающегося, можно только изменить его, если хватит сил и духа.
Он отвернулся и прошел мимо Аноэля, еле слышно шелестя плащом, а за ним плавно опустилась занавесь входа. Господин Хедрунг смотрел ему вслед, и Аноэль мог поклясться, что впервые видит на его лице почти растерянность. Это было неожиданно, Аноэль не знал ни одного момента, в который тот не нашел бы выхода или решения. Хотя он мало знал о нём, точней — не знал почти ничего. Да и что вообще Аноэль знал даже о самом себе?
Он был никем — лишенным прошлого и безымянным. Когда он впервые открыл глаза, пытаясь придти в себя на поле, ему в глаза светило солнце. Оно было настолько яркое, что заполняло всё вокруг белым светом. Настолько белым, что он мог сиять изнутри, оставаясь при этом прозрачным. Таким белым, что проходил сквозь израненное тело, как сквозь воздух. Вокруг него колыхались высокие стебли пшеницы, которая росла на поле вопреки тому, что на нём происходило.
Он лежал, ожидая смерть. Она ходила по полю, собирая свою пшеницу, и он лежал одним из срезанных колосьев, ожидая, когда она подойдет, чтобы забрать и его. Рассеченная мечом одежда больше не закрывала его тела, позволяя распоротой коже обнажать ещё бьющееся сердце. Когда-то белая ткань теперь была бурого цвета от крови и земли. Он смотрел на солнце, просто слушая тишину. Тело больше не болело. Мысли больше не звучали. Он лежал на земле, при этом удаляясь от неё так далеко, насколько далеко было от неё солнце, и ещё дальше. Время остановило свой ход, и он внезапно понял — насколько прекрасна вечность.
Смерть подошла к нему, улыбаясь. И он улыбнулся ей в ответ, не видя её такой страшной, какой её представлял. Она просто была проводником, тем, кто встречает и показывает дорогу, не желая зла, а просто выполняя свою работу. Она улыбалась, собираясь забрать его в путь домой.
Внезапно солнце перестало быть белым. Оно продолжало светить, но белый свет исчез, словно растворившись в воздухе. Смерть подняла голову, словно прислушиваясь к чему-то. Затем отвернулась и пошла прочь, оставляя его. Он пытался крикнуть ей, что хочет уйти, что она должна взять его с собой в дорогу, но она не останавливалась и не слушала его. Она не захотела забрать его домой, и это было похоже на наказание.
Затем вернулась боль. Голубое небо над ним взорвалось вспышкой боли, и его заслонило чье-то лицо, склонившееся над ним. Жизнь не собиралась отпускать его.
Что было дальше — он не помнил. Изредка приходя в себя, он видел стены, сложенные из дерева. Из камня. Снова из дерева. Казалось, что его везли куда-то. Затем он видел полог, расшитый узорами, который скрывал постель, на которой он лежал. Порой полог поднимался, чтобы кто-то приблизился к постели — врач или слуга, но он не мог долго оставаться, проваливаясь снова и снова в забытье.
Наконец, забытье отпустило его, и он пришел в себя. Место, где он находился, было незнакомо ему, теплый ветер за окном был чужим, плеск волн за окном был неизвестным ему. Он лежал, глядя на голубое небо в широком каменном окне, которое казалось низким и насыщенным, и пытался вспомнить — кто он такой.
— Как тебя зовут? — Человек, стоявший у постели, внимательно смотрел на него. Тонкое лицо, украшенное небольшой бородой, казалось незнакомым. Синие глаза смотрели на него, словно хотели заглянуть в самые дальние уголки его разума. Спрашивавший был одет в странную, но богатую одежду, неизвестного ему покроя.
— Я не знаю, — ответил он, не помня — как звучит его имя. Он сам хотел бы знать — кто он, но его память молчала, отказываясь помогать.
Мужчина перевел взгляд с его лица на небо за окном.
— Здесь небо всегда кажется низким, — произнёс он так, словно и не спрашивал его ни о чем.
— Где я? — Он попытался шевельнуться и ожидал, что боль вернется, вгрызаясь в тело. Но она не возвращалась. Тогда он поднял руку, сжимая и разжимая кулак. Мышцы послушно сократились, словно никогда не прекращали повиноваться ему. Мужчина с синими глазами, шагнувший в возраст зрелого мужа, смотрел на него, и ему показалось, что в его глазах где-то далеко плещется улыбка. Вероятно, это был хозяин дома, в котором он лежал, и теперь его долгом было отплатить тому за проявленную доброту.
Он попробовал сесть. И это тоже получилось так, словно он никогда не лежал с распаханным телом, как расколотая раковина моллюска. Провел рукой по груди, ища следы от шрамов. Он должен был остаться полосой, пересекая тело наискосок. Но о ране напоминала лишь затянувшая её мягкая нежная кожа.
— Ты помнишь свое имя? — снова спросил его мужчина, наблюдая за тем, как он, положив руку на шрам, хмурится, пытаясь вспомнить хотя бы что-то.
— Нет, — он всегда был честен. И не мог лгать тому, кто проявил к нему доброту. Он помнил, что всегда был честен. Хоть что-то.
Мужчина протянул ему предмет, похожий на овал в металлической рамке. Он взял его в руки и встретился со своим отражением. На него смотрел человек с белоснежными волосами до плеч. Лицо этого человека с темными глазами было ему не знакомо, начиная от широкого лба до твердого подбородка, и он не знал — кому оно принадлежит.
Он дотронулся до своей скулы, и человек в отражении сделал так же. Он провел по белым волосам, и человек в отражении повторил его движение, касаясь волос. Они оба были им самим.
— Я не помню — кто я. Не знаю — откуда я, — он опустил овальное зеркало на край постели, — но я благодарен Вам за Вашу доброту. Моя сила и честь — вот всё, чем я могу отплатить Вам.
Мужчина протянул ему руку, помогая подняться. Ноги его были слабы, и он чувствовал, как колени готовы подкоситься.
— Мой дом — твой дом, — произнёс Хедрунг.
Аноэль вернул себя назад из воспоминаний и пожалел о том, что оказался не в том месте и не в то время. Он поправил широкий кожаный ремень, немного похожий на те, что он носил обычно, чтобы как-то привести в порядок мысли, упорно разбегавшиеся в разные стороны. Не зная, что сказать, Аноэль продолжал молчать, ожидая, что Хедрунг наконец заговорит, но тот по-прежнему продолжал стоять, погруженный в свои мысли, которые явно были мрачными.
Стоящее в углу старое зеркало словно дрогнуло, и Аноэль невольно оглянулся. Внезапно, острое ощущение боли вернулось, сжимая голову тисками. Аноэль невольно сморщился; на секунду ему показалось, что зеркало затянуло легкой дымкой, в которой отражается кто-то третий, и он машинально оглянулся. В эту же секунду Господин Хедрунг дернул его за руку, увлекая в дальнюю комнату.
— Нам надо уходить, — он толкнул Аноэля вглубь помещения, опуская занавесь и прислушиваясь, — чем скорей, тем лучше.
Аноэль благоразумно воздержался от вертевшегося на языке вопроса. Холодный, синий огонь, взметнувшийся вверх по темному плащу Хедрунга, словно заполнил всё пространство между ним и Аноэлем. Хедрунг протянул руку, и Аноэль, хватаясь за неё, чтобы удержать, с удивлением увидел, как его собственная рука пронизана венами, по которым течет такой же синий огонь.
Последним, что заметил Аноэль, прежде, чем пламя укрыло их полностью, это был черноволосый мужчина, который стоял во время состязания на балконе, интересуясь именем Аноэля. Он распахнул занавесь, стремительно входя в комнату, и протянул руку к пламени, словно хотел остановить их, но огонь взметнулся до потолка, лизнув каменный свод, а через мгновение исчез, унося их с собой.
Комната в здании обычного земного офиса, в которую вел вход по особым пропускам, радовала глаз приглушенным светом. Аноэль решил, что после сияющего великолепия, ничего не видит, и, пока глаза привыкали к полумраку, он просто стоял посреди комнаты, ожидая возвращения зрения. Господин Хедрунг прошел к двери, на ходу меняя свой плащ и непривычное для Земли одеяние на костюм и длинное темное пальто.