Annotation
Не зря мачеха посылала проклятья вслед счастливой паре - Кире и Штефану: ·Всю жизнь станешь искать её - и не найдёшь, будешь ждать его - и не дождёшься!▌ Так и случилось: перешагнула Кира Стоцкая-Пален через десятилетия. А там, в 1931 году, новые лица, старые друзья и роковая тайна, капризно ломающая её жизнь. (Продолжение истории, начавшейся в ·Ключике от Рая▌).
Тимофеева Елена Антоновна
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Тимофеева Елена Антоновна
На краю гнезда. часть 1
НА КРАЮ ГНЕЗДА часть 1.
Аннотация: Не зря мачеха посылала проклятья вслед счастливой паре - Кире и Штефану: "Всю жизнь станешь искать её - и не найдёшь, будешь ждать его - и не дождёшься!" Так и случилось: перешагнула Кира Стоцкая-Пален через десятилетия. А там, в 1931 году, новые лица, старые друзья и роковая тайна, капризно ломающая её жизнь. (Продолжение истории, начавшейся в "Ключике от Рая").
Глава 1
6 ноября 1931 года
Шарк-шарк ...Метлу поменяла - молодец! Старая была и тяжёлая, и сучковатая. Сколько заноз из пальцев вытянула... Ещё б рукавицы дали - совсем хорошо стало! Так ведь не дадут же! Говорят, мол, выдали тебе в прошлом году - и хватит. А то, что от них одни дыры остались, кого волнует?
Баба Нина прислонила новую метлу к решетке фонтана (фонтан уже лет пятнадцать как засорился и не хотел работать), потуже затянула под подбородком бумазейный платок в клетку - холодно сегодня, сыро, ветрено. Как там у известного в нынешних широких кругах "революционера и атеиста" Пушкина - "унылая пора! очей очарованье!" - как навалит листьев, да как прилипнут они к земле - вот то-то очарованье метлой их отдирать. И надо вымести всё подчистую: завтра большой праздник да и на демонстрацию народ повалит, а уж что после останется... Говорят, вон те ворота в старые времена запирались и потому не шастал здесь кто попало. Не пахло из-под дворовых арок "продуктами выделения человеческого организма" - это так профессор из двадцатой квартиры говорит. А попросту - мочой. Уж сколько гоняла баба Нина очумелых мужиков из подворотни - не перечесть. А всё равно не получается за всеми уследить: то один к стенке пристроится, то другой, запыхавшись влетит. Вот и тянет из всех тёмных углов этими самыми "продуктами выделения".
А ведь осень-то какая стоит! Тёплая, солнечная, прозрачная... Будто и не Ленинград это вовсе. Вот только сегодня что-то похолодало, а так - прямо Сочи или Ялта какая-нибудь. И листья пахнут так вкусно, так по-старому. Она стала напевать: душа была полна...шарк-шарк... каким-то новым счастьем...шарк-шарк...
Завтра страна, как один человек, станет петь, веселиться: четырнадцатая годовщина Пролетарской революции - это не шутка. Конечно, какие-нибудь несознательные элементы вместо праздника прольют горькие слёзы по старым временам... Но их, этих несознательных, почти всех извели. Под корень извели, как крыс вытравили. Так что завтра все, как один, запоют и запляшут под красными транспарантами да знамёнами.
А сегодня Баба Нина отмечала свой личный праздник. Наконец-то и её, работницу-пролетарку, заметили ответственные товарищи и наградили за ударный труд: в очередной раз уплотнили двадцатую квартиру. Ей уже дали ордер на комнату в этой самой уплотнённой до невозможности квартире. Там, конечно, тесновато: живут то ли восемь, то ли двенадцать семей, а это в общей сложности почти сорок человек. Ну и что? А в каморке под лестницей лучше что ли? Разве можно у метёлок да совков, вёдер да тряпок ребёнка разместить? Нет, конечно. А уж как баба Нина мечтала каждый вечер забирать из садика домой доченьку свою пятилетнюю, малышечку Нюточку. Посмотрит на календарь, где вся страна расписана по цветам - желтый, фиолетовый, красный, зелёный, розовый - и закручинится. Она ненавидела этот календарь, прямо сразу, как только утвердили его в Совнаркоме. Тогда постановили, что работать вся страна должна непрерывно пятидневками; каждому рабочему, служащему определили свой цвет - цвет нерабочего дня. Ей достался жёлтый, воспалённым глазом светился он с аляповатого календаря на стенке. Но баба Нина радовалась, потому что желтый - это её нерабочий день и накануне она сможет забрать Нюточку и провести вместе с доченькой ещё одни сутки. Долго ждала она счастливого момента, когда сможет ввести в отмытую, чистую комнату Нюточку. И дождалась.
Так что сегодня баба Нина переселяется в настоящую комнату, в которой даже есть окно и пол паркетный. И служба у неё теперь новая будет. Теперь она станет заведовать лифтом, а попросту - теперь она лифтёрша. Ещё бы нашли помощницу для уборки лестниц - совсем стало бы всё замечательно. Конечно, вымести лестницы да помыть - это не то, что махать без устали метёлкой круглый год. Она и сама бы справилась, но спина, проклятая, покоя не давала: застудилась на сквозняках да морозах. Вот потому и пообещали подобрать ей в помощь девчонку. А уж у лифта сидеть приятней, чем ломом лёд отбивать на улице. Хорошо, что лифт включили! Сколько лет не ходил, а тут взяли да включили. Торжественно так, с речами, с аплодисментами. Только начнёт этот лифт поднимать жильцов с завтрашнего дня, прямо сразу после демонстрации. Да, праздник - он и есть праздник!
Нет, не листьями это пахнет! Что-то давнее, забытое, бывшее тысячу лет назад, бередило уставшую душу. Свежий, прозрачный аромат заставил затрепетать её ноздри. Баба Нина, как собака, повела носом: ну точно - пахнет лёгкими духами. Холодный ветер принёс аромат откуда-то справа, от поленницы. Ещё не развиднелось, и дрова возвышались мрачной громадой. Баба Нина прищурилась, всматриваясь в чуть светлеющее пятно, и отпрянула: из темноты на неё блестели чьи-то глаза.
-Эй, ты что тут? - она ткнула метёлкой в светлое пятно, - ну-ка, вылезай оттуда!
Пятно распрямилось и оказалось миниатюрной девушкой-подростком с испуганными глазами и дрожащими губами. За свою жизнь баба Нина насмотрелась на разных девушек. Она видела умирающих от голода в восемнадцатом году, плакала над растерзанными и валяющимися возле стены после налёта банды в девятнадцатом, видела краснощёких крепконогих комсомолок в красных косынках в двадцатых.
А когда-то в той, прежней жизни, перед нею прошла целая вереница томных, изысканных созданий, которых потом сжевала своими крепкими челюстями революция и выплюнула за ненадобностью. И вот снова. Надо же! Теперь она смотрела на одно из таких уже почти забытых созданий.
-Чего молчишь? - баба Нина обошла находку вокруг. Пальтишко с широким шалевым воротником из серого каракуля, из-под него виден подол лёгкого платья, тонкой вязки ажурная шаль-паутинка, лёгкие туфельки из светлой кожи на ногах. Откуда такая взялась? - Ты что, с кинофабрики? Кино снимаете?
Но девчонка по-прежнему молча таращилась, лишь судорожно сжимала руки на груди.
-Ты вот что, не молчи! Говори, откуда пришла? Или чего задумала?
-Сударыня... - наконец, разлепила дрожащие губы девчонка, - сударыня, помогите...
Баба Нина даже отшатнулась:
-Ты что, ты что! Какая я тебе сударыня?! - она быстро огляделась: по улице народ уже шел на службу. В голове у бабы Нины заметались мысли. Что за девчонка? Актриска с кинофабрики - тут она рядом, - может, кино из старой жизни снимают? Ладно, решила она, разберёмся, не в первой. - Не в себе ты, вижу. Пойдём ко мне. Там видно будет, что делать.
Она взяла девчонку за холодную ладошку и повела в свою каморку. Они прошли через ещё тёмный двор к подъезду с дельфинами. Девчонка покорно шла за бабой Ниной, только ручонка дрожала в крепкой ладони дворничихи.
Баба Нина занимала чуланчик под лестницей, сюда когда-то местный швейцар складывал мётлы, совки, лопаты отгребать снег от порога. Окна в бывшем чуланчике не было, да и лучше без него: зимой теплее. Зато был свет, настоящий, электрический - предмет гордости бабы Нины. Ещё был примус на тумбочке, чайник, жестяная кружка, на крохотном столике миски, бидон с водой, под стенкой топчан, накрытый лоскутным одеялом и шкафчик, похожий на гробик. Да, интересно смотрелась девчонка среди этого убожества. Баба Нина только хмыкнула. Она раскачегарила примус, и он зашипел, зафыркал. Сразу сильно запахло керосином.