- Мелочишка, - усмехнулся Федя. - И все-таки рвануть бы гадов!
- И пожевать бы чего, да?
- И не говори, Сашок. В отряде-то меня, знаешь, как кормили! «Вот вам шоколад, Федя, вот сгущенное молоко... Кушайте, пожалуйста». Двадцать два эшелона я, Сашок, под откосы свалил. Как-то замполит подсчитал: больше двух тысяч солдат да офицерья фашистского на тот свет препроводил, пять сотен цистерн с бензином - это ж целое море, Сашок! Около сотни танков да пушек разных. Стоит за это кормить, а?
- Стоит, Федя. На вот, погрызи сухарь. Это лично от меня в знак особой тебе признательности за твои боевые заслуги, хотя и приврал ты немного, а? Вкуси, друг.
- Спасибо и на этом, век не забуду. - Федя принялся грызть сухарь и проводил тоскливым взглядом удаляющийся эшелон. - Ушел! Эх, как бы я рванул его, Сашка! Понимаешь, там, у нас, рву мост или полотно железное, выполняю задание, а на душе смутно. Ведь свой родной мост в металлолом превратил! А тут? Тут все вражеское, не мое, как бы я тут работал!
- Да ты не переживай, Кроха. - Думаю, неспроста вас с Генкой сюда кинули, еще понадобитесь для какого-то очень важного дела. Овидий сказал: «Дум спиро, спэро», что означает: «Пока дышу, надеюсь». Вот и ты...
- Дышу пока, Сашка.
- Бронедрезина, Крошка, шпарит. С баншуцами.
- Значит, сейчас какой-то важный поезд покатит. Вот его бы и рвануть! Не Большой, но все же взрыв.
Федя отвел в сторону ветки и окинул взглядом сверкающие нитки рельсов. «Баншуцы», военная охрана дороги, сидели на бронированной, похожей на лохань платформе, прицепленной к дрезине. Как черные поганки торчали головы в касках. Через минуту-другую послышалось все нарастающее погромыхивание рельсов: идет! Федя сощурил глаза, сильнее забилось сердце, он весь подался вперед и, словно хирург перед операцией, потер ладонь о ладонь, пошевелил сильными, умелыми пальцами. Идет, дьявол его побери!
Сколько раз за свою не очень-то и долгую боевую жизнь он вот так схватывал взглядом несущийся по рельсам поезд и нетерпеливо ждал, когда же эта махина подлетит к той точке, в которой вдруг взметнется из-под полотна черный, косматый смерч земли, и, весь окутавшись паром, подпрыгнет паровоз, а потом с раздирающими звуками вскинется на дыбы и повалится набок. Со страшным скрежетом, лязгом, стоном вагоны будут карабкаться друг на дружку и, если в них боеприпасы, взрываться, разваливаясь на черное рванье железа. На фоне красных огненных всполохов в воздухе замелькают колеса, скрюченные, свернутые спиралями обрывки рельсов и толстые короткие спички шпал.
- Пассажирский, Федя. Спецназначения. Офицерье везет.
В открытых окнах виднелись зеленые, серые и черные фигуры. Поблескивали погоны. Спокойненько, гады, едут! Федя помрачнел еще более. К офицерам у него был особый счет. Ушел, простучал по стыкам рельсов поезд. Жаль!
Шоссе Кенигсберг-Инстербург, район местечка Вейсензее.
- Командир, полундра! Автоколонна большая и впереди - легковуха! – Коля Прокопенко шумно подул в замотанную бинтом ладонь, подмигнул Зое: «Все в порядке!» Торопливо, взволнованно и радостно опять повторил: - Громаднущая колонна. Та, что нам нужна! Что ж, не пора ли закинуть сети?
- Сейчас решим. - Грачев поднялся с плащ-палатки, отряхнулся. - Остаешься с радисткой, моряк.
- Что-о? - Глаза у Прокопенко округлились, он развел руками. - Да ты что? Быть тут, когда...
- Отставить разговоры. На тебе охрана радистки.
Коля что-то прошептал и повалился на плащ-палатку, а Зоя, засмеявшись, шутливо похлопала его ладонью по щеке: «Не нравится мое общество, братец-кролик?» Коля боднулся: если кому гнить в канаве возле шоссе, так ему, а если настоящее дело - так радистку охраняй?!
Отводя ветки и колючие лапы елей, Грачев быстро шагал к шоссе, до которого было метров восемьдесят. Сутки за сутками дежурили они возле него, вели наблюдение за движением, подсчитывали количество проследовавших на восток и запад автоколонн. Ждали «свою», ту самую, которая направлена с армейских складов боеприпасов на централизованные склады группы вражеских армий, обороняющих Восточную Пруссию, - армий «Восточного вала». Вероятно, уже не одна колонна автомобилей со снарядами, патронами, минами прошла мимо них с востока, от ближайших армейских тылов, на запад и, загрузившись там, вернулась в свою армию, дивизию и корпус. Шоссе не прекращало своей суетной, напряженной жизни и ночью, даже наоборот - в темное время суток по нему катили и катили автомобили, группы автомашин и автоколонны. В общем-то, так и должно быть: безопаснее, надежнее, легче обмануть разведку противника.