Человек — существо земное. Может жить человек и без крыльев. Но, если стал человек крылатым, если познал он радость свободного полета, уже нельзя отнять у него крылья. Крылатый человек, лишенный голубых просторов, — точно подбитая птица. Летчик, «списанный» на землю, стремится уйти подальше от авиации, чтобы не бередить незаживающую рану, не множить тоску свою по полету.
Сначала Комов твердо решил демобилизоваться и уйти на «гражданку», но Комов был не только летчиком, он был коммунистом, он знал, что успех летчика в воздухе готовится на земле. После «комиссии» Анатолий Комов попросился в свою часть, командование дивизии поддержало его, и майор Комов был назначен заместителем командира полка по политической части…
Проследив за взлетом самолета, Комов еще раз позвонил на старт и спустился вниз, к себе в кабинет. В комнате пахло табаком. Не зажигая свет, он широко распахнул окно.
— Можно к вам, товарищ майор? — услышал Комов и по голосу узнал техник-лейтенанта Родина. В минувшую войну с Михаилом Родиным, тогда еще старшим сержантом, они воевали вместе. Родин был подвижный, общительный человек с загорелым, скуластым лицом и по-юношески чистыми голубыми глазами. Была у него и одна слабость — любил Родин покушать. Летчики да техники — народ на язык острый — звали его так: «Кого бы покушать». Родин на свое прозвище откликался, не обижаясь, и добродушно говорил: «Во-во, кого бы покушать?» — обычно извлекая из кармана комбинезона полукружье завернутой колбасы. Отрезав перочинным ножом солидный кус, он отправлял его в рот и, жмурясь от удовольствия, приговаривал: «Много ли человеку надо — поел, как вол, и сыт до обеда!»
Родин вошел в кабинет, поздоровался, справился о здоровье Комова, получив разрешение, закурил и неожиданно сказал:
— Вы, товарищ майор, бывали за границей, людей повидали всяких…
— Ну? — выжидательно произнес Комов, понимая, что лейтенант, как всегда, при «подходе к цели» делает «большой разворот».
— Вот, скажем, иностранец — он курево по-нашему нипочем курить не станет, — продолжал Родин. — Иностранец пачку возьмет, щелкнет по донышку, губами сигарету вытащит — он это с большим форсом сделает — и закурит так, как ни один русский человек никогда не закурит.
— Подмечено верно, но пока не пойму к чему это…
— Я вам, товарищ майор, все расскажу по порядку. Сегодня — это было в полдень — сдал я самолет капитану Панину, он вырулил на старт и взлетел. Солнце печет, штиль, рулежная полоса нагрелась, аж через сапог жжет. «Ну, — думаю, — у меня впереди минут тридцать времени, пойду в холодок». Я повернулся и пошел к сараю, там тень, лег на траву, лежу. Вдруг слышу кто-то идет, подошел, присел на корточки, огляделся — меня в траве не видать ему, — достал пачку сигарет и вот таким манером, точно так, как я вам рассказывал, закурил… — Родин замолчал и выжидательно посмотрел на майора.
— Кто же это был? — спросил Комов и посмотрел в окно.
Большой темношерстный пес Чингис, лежащий у штакетника, насторожился и злобно зарычал.
— Чингис, спокойно! — крикнул Комов.
Приветливо вильнув хвостом, пес покружился на месте, устраиваясь поудобнее, и улегся под окном.
— Так кто же это был? — еще раз спросил Комов.
— Наш техник-лейтенант, парень ясный как стеклышко! Что бы это, товарищ майор, значило?
— Бывает, простой парень по имени Иван и по батьке Иванович, а ничего русского не признает и всякой иностранщине в пояс кланяется.
— Своего царя в голове нет — подзанял чужого, — согласился Родин, но все-таки спросил: — Стало быть, это факт мелкий?
— Думаю, да. Кто же это?
— Вот присмотрюсь к этому парню лучше, тогда скажу, а то еще засмеете, скажете — блохоискательством занимается лейтенант Родин. — И, помолчав, добавил: — А все-таки, товарищ майор, печенкой чувствую, здесь что-то не так. Я этого парня не первый день знаю. На людях он человек как человек, а тут видит, что за ним никто не наблюдает, и прорвался. Разрешите идти? — спросил он и, пожимая Комову руку, сказал: — Не болейте, Анатолий Сергеевич!
Проводив лейтенанта до дверей кабинета, Комов закрыл за ним дверь и подумал о том, что надо о подозрении Родина поговорить с подполковником Жилиным, как только он вернется из округа.
В тот вечер Комов долго сидел у открытого окна. В библиотеке горел свет. Леночка часто выходила на крыльцо и, вглядываясь в потемневшее небо, прислушивалась к реву идущих на посадку и взлетающих самолетов. Комов видел мягкий профиль ее лица, большую копну рыжих волос, схваченных узкой лентой, вспомнил ее зеленоватые глаза, кипенно-белую кожу лица, такую, какая почему-то бывает только у рыжих женщин.
Медленно, не торопясь, на дорожке, ведущей к штабу, появился Чингис. Он сел, повернул морду в одну, в другую сторону, прислушался и замер в ожидании. Со старта шел автобус. Когда автобус остановился против калитки и летчики, разгрузив парашюты, понесли их в штаб, Комов услышал:
— Леша, захвати мой зонтик! — сказал старший лейтенант Астахов и, поставив на скамейку ногу, стал суконкой протирать запыленные сапоги.
— Привык ты, Генка, к наемной рабочей силе, — беззлобно бросил старший лейтенант Бушуев. Взвалив на спину парашюты, он ушел в штаб.
Свет в библиотеке погас. В наступившей тишине было слышно, как хлопнула дверь и звонко щелкнул ключ в замке.
Летчики вышли из штаба и шумной стайкой, сопровождаемые Чингисом, направились к гарнизонному городку.
Представив себе идущего к библиотеке Геннадия, где, как всегда, ждет его Леночка, Бушуев невольно оглянулся и увидел, что Астахов свернул в сторону шоссе, ведущего к городу. Удивленный, Бушуев остановился, подумал и решительно повернул назад. Все замедляя шаг, неслышно ступая по траве, он подошел к крыльцу библиотеки.
Леночка, закрыв глаза и прижав к груди маленький ученический портфель, стояла, прислонясь головой к двери; по ее щеке медленно, оставляя мокрый след, катилась слеза.
Бушуев бросился вдогонку за Астаховым и почти настиг его, но вдруг увидел, что Геннадий уверенно направился к машине, стоящей в стороне от дороги, и нажал на сигнал.
— Генка! Сумасшедший! Мне снился сон… — услышал Бушуев капризный женский голос, заглушенный урчанием стартера. Хлопнула дверка автомобиля, и, обдав Бушуева пылью и бензиновым перегаром, «Москвич» свернул на дорогу, мигнул красным огоньком и скрылся в темноте.
Бушуев узнал машину городского архитектора. «Москвичом» завладела его дочь, взбалмошная девица, злоупотреблявшая косметикой.
Бушуев постоял в раздумье, решительно повернулся и пошел обратно к библиотеке. Когда он подошел к крыльцу, Леночки уже не было.
III. ДЕНЬ ОБЫЧНЫЙ
В сиреневом мареве рассвета начался летный день, и только спустя некоторое время из-за темной гребенки леса стало подниматься сверкающее, слепящее солнце. Проснулся ветер, пока еще несмело он повернул флюгер над стартовым командным пунктом (СКП), неторопливо, словно пробуя свои силы, поднял тяжелые складки авиационного флага и перебрал в поле красноватые метелки чернобыльника.
На большой скорости, оставляя за собой белый инверсионный след, пролетел разведчик погоды. Словно бусы уральского камня, самолет нанизал круглые облачка на толстую крученую нить.
Через поле, по еще росистой траве, Комов шел к стартовому командному пункту. Окрашенный в большую черно-белую шашку СКП был похож на два детских кубика, поставленных уступом один на другой.
Полетами руководил подполковник Ожогин, Открыв расположенные под углом обе рамы окна, с микрофоном в руке, он наблюдал за стартом и воздухом.
Ответственное и сложное дело — руководить полетами. В воздухе иной раз десятки самолетов, и каждый из них выполняет свое задание. Руководитель полетов должен быть отличным знатоком летного и штурманского дела, требовательным педагогом, быстрым и смелым в решении самых неожиданных и острых задач.