— И эту глупость надо непременно выбросить из головы!
— Хорошо. Но оставим это на другой раз. Я не спал.
— Думаешь, я спал?
— Тем более мы должны отложить этот разговор. Думаю, что это будет тяжелый разговор. Оставь его на потом, когда мы оба будем в лучшей форме.
— Не смей мне дерзить!
— Но разве ты не видишь, что я еле держусь на ногах?!
— Где ты был?
Он был очень категоричным и, несомненно, мог перейти к более жестким мерам.
— Где ты был? — повторил он, направляясь ко мне.
— У женщин!
— У… Где?
— Ты же хотел знать.
— У женщин?
— Ну и что здесь такого?
Рано или поздно все равно это должно было случиться. Ты прекрасно знаешь, что я не глуп. Если бы я был тупицей, то я провел бы ночь на кладбище, читая надписи на могилах при свете спичек. Но так как я не дурак, то пошел по женщинам.
— Кто они?
— Думаешь, я знаю? Понятия не имею. Но все было вполне пристойно. Я падаю от усталости.
— У женщин… Даже если так… Я все-таки должен знать…
— Не слишком ли много ты от меня требуешь? Мне уже семнадцать лет исполнилось, хочу быть самостоятельным. К тому же это нетактичный вопрос!
— Есть разные женщины. Какая-нибудь может окрутить тебя на всю жизнь, если вовремя не принять меры. Заведующий здравотделом представил доклад: снова появились — после стольких лет! — случаи сифилиса.
— Может, мне повезло.
— Человек сам творец своего счастья.
Койка, подушка, голова, напоминающая шар кегельбана.
— Я чувствовал себя уничтоженным. Ты нет?
— Нет.
Странные и неизведанные пути, по которым мы идем, с которых порой сбиваемся. Даже я, который уже знал женщин и у которого было более или менее сложное детство, входил в армейскую жизнь без осложнений с этой точки зрения.
Койка, подушка, маленькая, сплюснутая голова-тыква.
— Мне казалось, что я растворился в этой массе цвета хаки, что от меня ничего не осталось. А тебе не казалось?
— Нет.
Рядовой Стан Д. Стан. Артиллерист, первый номер, третья гаубица. Второй стрелок, когда отделение действует на занятиях как мотострелковое.
Кровать, подушка, и на ней — речкой обкатанный сине-серый валун.
— Я думал обрести свое «я» во время перерыва, но и это было невозможно. Как бы я ни старался, я оставался все тем же номером: стрелком — вторым, артиллеристом — первым, то есть какая-то обезличенность в сапогах. А ты?
— Я наоборот…
Рядовой Стан Д. Стан. Он переживал свой переломный момент, не такой, как у меня, но тоже переломный. С той только разницей, что он преодолел его полностью и находился, похоже, в стадии выздоровления.
Койка, подушка, голова-тыква. Мне почему-то подумалось: окажись мы в море на корабле и накренись корабль на борт, все эти шары, тыквы, валуны, правда, не совсем совершенные в своей округлости, взгромоздились бы один на другой. Ударяясь друг о друга, они перекатывались бы как на бильярдном столе. Вот потеха! А после того как перемешаются, как ты их различишь? Все одинаковые, бери любую наугад — голова как голова, голова солдата.
Койка, подушка, бритая голова. Если все равно надо носить короткие волосы, почему не использовать эту возможность? Что-то вроде эпидемии охватило всех менее чем за сутки. Я единственный не имел желания быть первым.
Пышные волосы, темно-каштановые, слегка волнистые, с прядью, спадающей на лоб, с безукоризненным пробором: ученик Мэргэритеску, самая красивая шевелюра в лицее, предмет его гордости, которому он уделял все свое время.
Урок классного руководителя. Учащийся Мэргэритеску извиняется, что у него не хватило времени подготовиться к занятиям.
— Ну хорошо, дорогой, давай посмотрим, что ты знаешь из пройденного ранее.
Прошлись по всему материалу, но Мэргэритеску на самом деле ничего не знал.
— Выходит, дорогой, у тебя болезнь не сегодняшняя, а застарелая. Видно, тебе не до уроков. Постой, разве не так? Слишком много вертишься у зеркала, чтобы уложить свои космы и полюбоваться ими. А в оставшееся время прогуливаешь свою голову, чтобы ею повосхищались девочки.
И угадал, черт побери. У парня как раз была безответная любовь.
— Но будь спокоен, дружок, найдем мы лекарство и от этой болезни.
Он роется в карманах, затем достает пятилевовую бумажку и посылает Мэргэритеску в парикмахерскую.
— Под нулевку, дорогой, наголо!
Мы не ожидали, что Мэргэритеску безропотно подчинится. Но он автоматически взял деньги и вышел из класса словно загипнотизированный.