Овцы идут в загон для дойки. Бандиты ощупывают их одну за другой, так как только среди них мог спрятаться тот, кого они ищут. Но дело идет медленно. Сонные и ленивые животные не понимают, зачем понадобилось доить их еще раз. Блеют, пытаются стать поперек выхода, натыкаясь друг на друга. Бандитам это начинает надоедать, и они, теряя терпение, то зевают, то шлют проклятия, пиная овец ногами, как мячи. Наконец одному в голову приходит, что можно действовать по-другому. И он дает на всякий случай очередь из автомата. Так-то будет быстрее. Какое имеет значение, что враг не попадет им в руки живым?! Может, быть, так и лучше: пусть подыхает, втоптанный овцами в навоз. Автоматы бьют перекрестным огнем… Прыгают на высоту человеческого роста бараны и выгибаются в воздухе с огненными глазами. Мечутся одуревшие овцы. Пахнет паленой шерстью и порохом.
Но земля начинает гореть под ногами бандитов от сухих разрывов.
— Мины! По нас бьют минами!
Это все так неожиданно. Как они, черт возьми, приблизились, ведь всюду часовые?! Они бы дали знать.
— Нас будут держать под заградительным огнем мин, а затем вытащат, как из горшка. Что будем делать, капитан?
Капитан приказывает бандитам разделиться на две группы и попытаться вырваться из кольца. Может, хоть одной группе удастся спастись. Назначаются командиры.
— А ты, капитан?
— Я остаюсь, чтобы прикрывать вас огнем.
— Чепуха, капитан. Хочешь отвлечь их огонь на нас, а когда с нами будет покончено, сам смоешься. Дураков нет!
Они вжимаются в землю, сливаясь с травой и кротовыми холмиками. Земля грохочет под ними, как будто мчатся табуны лошадей, взрывая ее копытами.
— Если вы не выполните приказ, я вас всех перестреляю, — предупреждает капитан.
— Пристрели себя, а нас укокошат они!
На мгновение наступает тишина, затем слышится голос неизвестного:
— Бросайте оружие! Собирайтесь у колодца. Руки за голову!
Один пытается скрыться, но расплачивается за это — утыкается лицом в землю. Остальные теснятся у колодезного сруба.
— Ты представляешь, как он это сделал? — спрашивает меня Горбатый, этот Горбатый, младший, завернувшись в военную шинель на еще теплой крыше сарая. — Отец спрятался, набросив себе на спину крестьянскую бурку, среди овец, когда тех отпустили пастись рядом с загоном, и расставил повсюду взрыватели. А когда стадо достигло края оврага, он там и остался с бобиной и детонирующим шнуром. Что касается пастухов, то они сами себя связали, чтобы их не заподозрили в соучастии.
Я был ошеломлен. Подумать только, ничего похожего я даже не мог вообразить. Мне даже не верилось, что он мог спастись. Горбатый-старший, Горбатый-младший — все равно, для меня они были как один человек. И этот человек находится здесь, рядом со мной, закутанный в военную шинель.
— Однажды вечером мы остались дома одни. Отец редко бывал вечерами дома. А на этот раз мы были вдвоем… Мама, к счастью или к несчастью своему, ушла к тетке, которая была при смерти.
Отец стоял у печки, курил и дул на огонь. Он был в рубахе и кальсонах, а на плечи почему-то набросил свитер. Не знаю почему, но ему нравилось именно так. Пижаму он надевал только под нажимом мамы. Он оправдывался обычно перед мамой, что в таком виде ему быстрее собираться в дорогу, если вдруг потребуется. Последняя его дорога… в рубахе и кальсонах, с босыми ногами… На этот раз мама ушла к умирающей тетке, и мы были вольны делать что хотели. Мы играли, переворачивая все вверх дном. Сейчас он выкурит папиросу, и мы продолжим игру. Ему нравилось подолгу смотреть на огонь в печи. Это создавало ощущение покоя и напоминало о крестьянской семье, где отец вырос. Неожиданно, сорванная с петель, распахнулась дверь и ворвались двое с пистолетами наготове.
— Бросай оружие!
— У меня его нет.
Обыскали. При нем действительно не было оружия. Один из незнакомцев снял фуражку и положил ее на стол. У него был большой лоб и пышные седые волосы, а вид усталый, даже какой-то печальный.
Поразительно, как я мог сохранить в памяти такие подробности. Если бы я был художником, думаю, что и сейчас мог бы передать в точности увиденное тогда. У меня эта сцена всегда перед глазами. Второй был лысым верзилой с густыми бровями и перекошенным ртом, как будто ел кислое яблоко.