— Как пройти на заставу? — поддернул я широкий ремень с черной кобурой, полагая, что для приветствия этого вполне достаточно.
— Каку-ую заставу? — пропел железнодорожник на удивление тоненьким для своей тучной комплекции голоском.
— На зарандскую, а то какую же! Разве здесь есть другие?
— Сколько угодно. По всей границе.
— Что вы городите! — рявкнул я на него. — Как попасть на заставу, я спрашиваю?
Наконец железнодорожник показал на шоссе, видневшееся за пакгаузами. Не успел я отойти от этой убогой станции, как слышу, он уже названивает по телефону. Дурил мне голову, подумал я, а у самого, оказывается, дела.
Шоссейная дорога была обсажена с обеих сторон старыми тополями. В промежутках между полосами тени меня обжигало палящим зноем. И так каждые несколько шагов: то прохлада, то пекло… Я шел, размазывая по лицу пот. Ремень врезался мне в живот, будто обруч в разбухшую бочку. Увесистый, немецкого производства пистолет, полученный перед выездом (на всех личного оружия не хватало, поэтому его и не раздавали), в прохладном складе с зашторенными окнами я взвешивал на ладони с любовью. Теперь я его проклинал.
Через час вдалеке показалась деревня. Обманул меня железнодорожник! Не туда направил. Что было делать? Идти в деревню мне не хотелось — вдруг придется еще назад по жаре тащиться: застава, насколько я знал, была довольно далеко от деревни.
Но вот поблизости от дороги, среди буйно разросшихся ив, я увидел белую мельницу. Речушка, скрытая высокой травой, текла через луг незаметно, вода в русле еле струилась. У мельницы она скапливалась в яме и по деревянному желобу стекала на лопасти колеса, которое вращалось, как мне показалось, в обратную сторону. Такого я еще не видал, поэтому долго смотрел на него.
Из мельницы выглянул мальчишка.
— Я правильно иду на заставу?
Парнишка, ничего не ответив, скрылся. Только я было собрался последовать за ним, как навстречу мне вышел мельник. В фартуке, седой как лунь.
— Деревня там, — махнул он за ивы.
— Да мне не туда…
— А вы разве не деревню спрашивали? Больше здесь никого нет, — покачал головой старик, — только мы с внуком, да и то неизвестно, долго ли тут протянем, вот обвалится на нас крыша как-нибудь ночью… ей-ей, этим дело кончится… пускай тогда ищут другого дурня.
Мне показалось, что за домом мелькнул мальчишка. И, прячась за деревьями, бросился наутек. Похоже сзади была другая дверь. Или, может быть, выпрыгнул в окно?
— … вам любой подтвердит, что уже и отец мой хотел все бросить, да и сын, пока не сгинул на фронте, твердил мне, зачем вам, отец, эта мельница, и чего вы с ней мучитесь? А народ ни в какую: не бросайте, мол, что с нами-то будет, не наездишься в город молоть, ну я и пожалел их по доброте души, хотя они и не стоят этого, — все талдычил старик свое.
— Я на заставу иду, папаша.
— По правде сказать, машина-то первостатейная, работает до сих пор как часы, а вот постройка! Без фундамента ставили — на бревна, а они уж трухлявые. Вон, стена под стропилом осела, дала трещину. Но машина, сказать по совести, добрая, еще до войны сработана. Взглянуть не изволите?
— На заставу! — ору я ему. Может, думаю, на ухо туговат. — Я верно иду?
— На заставу? Не вхожие мы туда… уж вы поверьте мне, старику.
— Да вы мне дорогу покажите, папаша! Как мне туда добраться?
— А хоть направо пойдите, — показал мельник на болотистый луг, — хоть налево, — махнул он в сторону тополей, — все одно туда выйдете… Так не хотите взглянуть на машину-то? Еще довоенная, залюбуетесь…
Бросил я старого дурака и, порядочно проплутав, вышел все же к заставе, до которой от станции, по моим сведениям, было рукой подать.
Под пышными кронами деревьев стояло аккуратное здание с пристройками. Поржавевшая проволочная ограда валялась на земле. Часовых было что-то не видно. Да и сами постройки вовсе не выглядели военным объектом, а скорее напоминали жилье управляющего имением: терраса с крашенными зеленой краской столбиками, стены, увитые диким виноградом, крутая крыша с мансардами. Конюшня, как подсказало мне обоняние, была где-то за домом.
Во дворе я увидел людей — в одних рубахах, с непокрытыми головами; сгибаясь под тяжестью, они тащили тюк; лишь по зеленому сукну их брюк можно было догадаться, что это военные.
Войдя в главное здание, я очутился в прохладном коридоре, где пахло яблоками, на коричневых дверях красовались затейливые ручки из кованого железа, по стенам висели плакаты, демонстрирующие приемы ближнего боя.
Я наугад сунулся в одну из дверей: в темном помещении были свалены связки сапог и палатки, на полках лежало обмундирование. Уже повернув было назад, я заметил вдруг в полумраке каптерки еще одну дверь. Как оказалось, она вела в канцелярию. Из-за обшарпанного письменного стола навстречу мне медленно поднялся рядовой. Парень был бледен как полотно, губы дрожали.