Всего за шестнадцать дней были построены два больших жилых дома, склады, ангар, радиостанция, радиомаяк, гараж, баня.
…Иван Дмитриевич обошел все, заглянул в каждый уголок. А за ним, отталкивая друг друга, бежали большие, лохматые собаки. Их на базе было больше трех десятков. Всех Иван Дмитриевич привез тогда же, на «Русанове». И еще тогда ему особенно полюбился один пес — непоседливый, с быстрыми и хитрыми глазами. Иван Дмитриевич сразу решил, что именно его возьмет на полюс.
Погода хорошая, настроение тоже. Можно лететь! (Командир флагманского корабля М. В. Водопьянов и флагштурман Спирин.)
— Веселый! — тихонько позвал он.
Собака сразу бросилась к нему, завизжала от радости.
— Узнал, дружище!
…От Рудольфа до полюса девятьсот километров. Последний перегон! Механики проверяют моторы, заливают в баки горючее. В каждый самолет надо залить по тридцать пять бочек, чтобы хватило и на обратную дорогу.
А на базе пока что идет своя жизнь.
— Братки, кто в баньку? — предложил Иван Дмитриевич. — Учтите: это последняя банька, на полюсе еще не построили.
— А парилка есть?
— Конечно! Как в Сандунах. И венички!
Любителей попариться набралось много. А баня уже жарко натоплена. Банщик, старый боцман, постарался. Возле него все время вертятся два белых пушистых медвежонка. Они тащат с лавок одежду, с грохотом опрокидывают шайки.
Парились долго, всласть. Особенно старалась четверка будущих полюсных жителей. Конечно, там, на льдине, о бане и горячей воде можно будет только мечтать! Мытье придется отложить на год. И они жгуче хлестали друг друга вениками, от которых шел вкусный дух березы.
…Уже нетерпеливо гудят моторы. А небо опять заволакивают облака! И скоро на аэродром опустился непроглядный туман. Вот так всю дорогу, от самой Москвы! То слякоть, то мокрый снег, то ураган… А теперь еще и туман.
Опять потянулись скучные, однообразные дни ожидания. Туманы сменялись снегопадами, снегопады ветрами. Одна надежда была на «всемогущего»
Дзердзеевского — главного синоптика, главного предсказателя погоды. Все убеждены, что загвоздка именно в нем: захочет — даст погоду, не захочет… Вот они и сидят! И молят Дзердзеевского как бога: «Ну, дай «добро», дай! Что тебе стоит?!»
Дать «добро»! Дзердзеевский сам мрачнее тучи. Он получает сводки со всех метеостанций Севера. Везде циклоны.
А может, там, у полюса, и хорошая погода? Кто знает? Первая метеостанция будет, только когда они туда прилетят.
Так с надеждой смотрели, наверно, на север и те, кто был здесь до них. Кто отсюда пытался добраться до полюса. Никому это так и не удалось. Здесь, на Рудольфе, остались только памятки: каркас палатки итальянской экспедиции герцога Абруццкого и… Заледенелый домик американской экспедиции Циглера 12… И кресты… Где-то на южной оконечности острова матросы Линник и Пустошный похоронили в ледяной могиле своего командира, замечательного полярного исследователя капитана Георгия Седова 13.
«Самолетам-то льды не помеха!» — вспомнились слова поморов. Это верно. Но самолетам нужна погода!
Дважды легкий самолет вылетал на разведку. Всюду сплошная низкая облачность.
На пятнадцатый день ожидания погода наконец стала разгуливаться, облака поредели, выглянуло солнце.
Самолет Головина быстро освободили из-под снега, и он тут же вылетел в сторону полюса.
— Смотри, привези нам «добро»! — напутствовали Головина летчики.
С нетерпением ждали: что-то он сообщит? Вскоре Головин передал:
«Пересекаю восемьдесят пятый градус. Погода ясная. Видимость хорошая. Иду дальше».
Водопьянов тут же распорядился: механикам готовить самолеты к вылету.
Новая радиограмма:
«Иду над сплошной облачностью высотой две тысячи метров. До полюса осталось сто километров. Иду дальше».
— Как дальше? У него же горючего не хватит, — заволновался Спирин. — Надо его вернуть!
— Горючего хватит, — успокоил Водопьянов, — он взял запасные бидоны.
Да, пожалуй, и не вернешь! — улыбнулся Отто Юльевич.
Все понимали, что это просто невозможно — вернуться, не долетев до полюса, когда он совсем рядом! С нетерпением ждали новой радиограммы. И она пришла:
«Летим над Северным полюсом. Горды тем, что достигли крыши мира. Но, к великому разочарованию, полюс закрыт. Пробиться вниз не удастся. Возвращаюсь обратно».
Все окружили радиста. Первый советский самолет над полюсом!
Головину тут же отстучали приветственную радиограмму.
И как же было обидно, что вылет опять пришлось отложить! Если Головин на легком самолете не решился пробиваться сквозь облака, боясь обледенения, то на тяжелых тем более невозможно.
Значит, опять ждать. И утешаться любимой поговоркой знаменитого норвежского полярного исследователя Фритьофа Нансена: «Лучшей полярной добродетелью является терпение».
ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕГОН
Целый месяц ветры, пурга, туманы не давали самолетам взлететь. Непогода словно охраняла Северный полюс от вторжения людей. А терпение уже было на исходе. Сколько можно ждать, когда до полюса остался последний перегон?!
— Ничего, — утешал Кренкеля Водопьянов, — я тебя снял со льдины, я тебя и посажу…
И как же всем легко вздохнулось, когда туман вдруг стал рассеиваться и показалось чистое небо. Размахивая листком, густо исписанным столбцами цифр, Дзердзеевский радостно говорил каждому встречному:
— «Добро»! Есть «добро»!
Уже гудят моторы — там, наверху, на аэродроме. Решено лететь пока одному флагманскому самолету. Остальные три вылетят, как только выяснится обстановка на полюсе.
К жилому дому подъехали сани, и все торопливо уселись в них. Карманы четырех папанинцев подозрительно оттопыривались. Из них выпирали какие-то кулечки, пакетики — последняя «контрабанда». Хотелось прихватить лишнюю пачку папирос, горсть гвоздей на всякий случай и даже килограммчик селедок…
Предотлетная суматоха взбудоражила и собак, они подняли разноголосый лай.
Иван Дмитриевич потрепал Веселого.
— Ну, друг, на полюсе свидимся. Ты здесь не очень-то задерживайся!
Сани тронулись и начали взбираться вверх по склону.
Занесенный снегом самолет пришлось очищать скребками, лопатами. Прибитый ветром снег плохо поддавался. Тогда подвезли водогрейку. От горячей воды самолет сразу стал чистым, словно умытым. К лыжам прорубили в снегу траншеи, и два тягача, зацепив тросом, с трудом оторвали примерзшую машину.
Наперекор всем приметам в самолет село тринадцать человек: летчики, механики, флагштурман, радист, Отто Юльевич Шмидт, четыре папанинца и кинооператор. Чтобы облегчить перегруженную машину, с нее сняли все, что было можно: крепления и подставки для приборов, даже сиденья. Пассажиры расположились на тюках, ящиках.
Провожающие что-то кричали, наверно что-то хорошее, но из-за гула моторов слов не было слышно.
Водопьянов дал газ. Тяжело груженная машина долго бежала по снежному склону, не желая взлетать. Уже на самом краю обрыва, когда казалось, вот-вот — катастрофа, невероятным усилием Водопьянову удалось поднять самолет. Попрощавшись с Рудольфом, со всеми видневшимися вдали островами, Н-170 пошел на север. Наконец-то к самому полюсу! Это уже последний рывок! Пять-шесть часов лета…
Видимость хорошая. Эх, так бы и дальше!.. Куда ни глянешь, ослепительно белеют льды — бескрайние, безбрежные, неровными полосками темнеют трещины, разводья, зеленоватым светом искрятся торосы. И опять — льды, льды, льды… Поля небольшие, лишь иногда попадаются такие, на которые можно было бы попробовать сесть.