Вдоль опушки тальниковой рощи выросли шалаши. Кое-кто уже улегся отдыхать, но в глубине многих шалашей искрились огоньки папирос и шли тихие неторопливые беседы.
Андрей устанавливал палатку. Заниматься этим делом одному было несподручно, но Луговой задержался в соседнем шалаше — там разгорелся горячий спор на международную тему, а Людмилу и Ревекку Борисовну так доняли комары, что они забились под еще не натянутую, беспорядочно свисавшую с верхней перекладины палатку и наотрез отказались выйти хотя бы на минуту.
К Андрею подошел Сычев.
— Не раздумали, Андрей Николаевич?
— Что вы, что вы! — воскликнул Андрей. — Жду с нетерпением.
— Коли так, то пора. На утренней зорьке самая неводьба.
— Сейчас, последний угол закреплю, и все.
Из палатки выглянула Людмила.
— Все-таки уходишь, — с упреком сказала она. — Не очень-то это вежливо оставлять нас одних.
— Люся, — вступилась Ревекка Борисовна, — отпусти ты его с миром. Пусть порезвится.
— Но как же мы тут одни? — не соглашалась Людмила.
— Напрасно беспокоитесь, — вступил в разговор Федор Иванович, — натянем палатку, низ колышками к земле пришьем, чтобы и щелки для комара не осталось, и спите на здоровье. А утром к горячей ушице вас поднимем.
— Ты слышишь, Люся, какие вкусные перспективы? — воскликнула Ревекка Борисовна. — Не возражай и спи. Я уже уснула.
Желающих рыбачить набралось более десятка.
— Меня возьмите, — попросился Луговой, — хотя не уверен, сумею ли. Никогда не рыбачил.
— Невелика хитрость, — успокоил Егор Иванович, — дадим веревку в руки, и тяни, сколько силы хватит.
— Ну, силенка-то у него есть, — засмеялся старик Колотухин, — парень гладкий.
— Где будем неводить? — спросил Андрей Сычева, когда все собрались около лодки.
Федор Иванович взглянул на Ынныхарова, ожидая, что тот ответит на вопрос, но старик промолчал.
— Однако на выходе из курьи надо кинуть, — сказал Сычев, — вода убывает, рыба в реку выходит.
Егор Иванович кивнул в знак согласия.
— Ну, кто охочий, садись и греби, — пригласил Федор Иванович, усаживаясь на корму, — а ты, Егор Иванович, проведи народ прямо к тоне.
— Я погребу, — вызвался Андрей.
— Тогда поехали, — сказал Федор Иванович и оттолкнулся веслом от берега.
Егор Иванович взмахнул рукой, приглашая следовать за собою, и скрылся в густой заросли молодого тальника. Луговой кинулся за ним, больше всего опасаясь, как бы не потерять его из виду, за ним гуськом двинулись остальные.
А потеряться в зарослях было нетрудно. Гибкие прутья смыкались за прошедшим сквозь чащу человеком, и Луговой, вглядываясь в едва заметные на сухом песке следы, старался не оторваться от Егора Ивановича. Все его внимание было поглощено этим, и он не сразу уловил слова донесшейся издалека песни, которую пели два голоса — мужской и женский. Но песня была особенная, любимая с детства…
и она сразу захватила его.
И хотя песня звучала негромко, ясно чувствовалось, что голоса, поющие ее, сильные и чистые, но только поют они где-то далеко-далеко, и смягченные расстоянием звуки в этой предутренней тишине приобретали какую-то особенную прелесть.
Полный сладкой грусти, звенел высокий женский голос, и оттенял его, мягко вторил ему сочный бархатный бас мужчины.
«До чего же хорошо поют, как у нас на Полтавщине», — подумал Луговой и остановился, забыв о своих опасениях отстать от Егора Ивановича. Да и опасаться было нечего. Егор Иванович стоял перед ним и тоже слушал, и на его всегда серьезном лице светилась добрая и мудрая стариковская улыбка.
— Хорошо поют, — сказал наконец Луговой. — Кто бы это?
— Василий со своей Татьяной, — ответил Егор Иванович. — Шибко хорошо поет Татьяна.
— Василия Михайловича жена? — спросил Луговой.
— Она. Шибко хорошо поет, — повторил еще раз Егор Иванович.
Когда лодка, обогнув далеко выдавшуюся в реку песчаную косу, выплыла в устье курьи, Егор Иванович со спутниками уже были на месте.
— Здесь и будем неводить, — сказал Федор Иванович, — видите, Андрей Николаевич, меж кустов проход, тут самая борозда, проточка, заход в озеро с реки. Весной, в большую воду, рыба идет в озеро на зелень, а как вода на спад, так вся речная рыба: елец, красноглазка, сиг — обратно в реку уходит. А тут на выходе ее щука стережет. Самое время сейчас здесь неводить.