— О том, что после лечения я должен был остаться в Пятигорске, помогать бабе Тасе и готовиться к поступлению в институт!
— А почему именно так, а не иначе?!
— Потому что по предписанию врачей мне требуется лечение радоновыми водами, не менее двух раз в год! Но ничего — буду отсюда летать в Пятигорск на свои, заработанные в твоём совхозе деньги. Кисть практически зажила, пальцы двигаются — что еще надо для труда? Физическая сила? Так она с возрастом только прибывает!
— Ах, сын дорогой, как ты, вроде башковитый, не поймёшь, что без духовной силы физическая — жалкий пшик, не больше!
— Ладно, папа, не расстраивайся! Сам же не раз говорил, что жизнь порой делает такие неожиданные ходы-зигзаги, что остаётся только удивляться. Считай, что именно так и случилось со мной! В общем, голову тебе морочить не буду: мне надо немного денег, кроме тех, что я должен вернуть бабе Тасе. Если можешь, то одолжи! Вернусь — отдам!
— Откуда вернёшься? Ну-ка, выкладывай!
— Понимаешь, знаешь... — замямлил Анатолий, но отец оборвал:
— А смелее — кишка тонка?
— При чём тут кишка! — уже выпалил сын и продолжил: — Помнишь девушку, с которой я дружил?
— Это такая миловидная, стройная. Соседская?
— Да, отец, она самая!
— И что с ней?
— Отец, ты только, пожалуйста, не ругайся, как говорится, после драки кулаками не машут... Она беременна от меня!
— Беременна, говоришь... И давно? А впрочем, что теперь-то... Дам тебе денег, сколько нужно, лети за своей ненаглядной... Но с жёстким уговором: чтоб всё по-мужски было! Понял?
Вот так, с помощью отца Анатолий и слетал за невестой, якобы беременной, и, получив от совхоза две комнаты, бросился, как в омут с головой, в семейную жизнь. Ему — почти восемнадцать, ей — семнадцать! Естественно — ни о какой регистрации брака ре чи идти не могло. Но он всё-таки, скорей для жены, чем для себя, устроил небольшой торжественный вечер, на который пригласил несколько самых верных друзей и свою любимую классную руководительницу Сивцеву Надежду Михайловну, преподавателя русского языка и литературы, а также директора школы, историка Чернову Таисию Ивановну. Танцуя с ним танго, она вдруг уткнулась головой в его грудь и так, чтобы было слышно только ему, со слезами на глазах произнесла: “Ах, Анатолий, Анатолий, что же ты, имея на плечах такую умную голову, наделал! Мы — весь преподавательский коллектив — возлагали на тебя такие надежды! Ни у кого даже малейшего сомнения не было, что ты станешь известным скульптором!.. А вместо этого ты женишься, причём не по любви... И что тебя теперь ждёт впереди — одному Богу известно! Обидно! До боли в сердце обидно!..” И когда она подняла голову, то он увидел, что по её щеке скользнула слезинка... Но он не нашёл нужных слов, чтобы верно ответить своему любимому наставнику. Поэтому танцевал и дальше, стараясь делать вид, что счастлив, ну, словно в его жизни хоть и должно было в самом деле случиться что-то плохое, но всё-таки судьба рассудила иначе... И долго ещё в его душе слова директора отдавались только ему понятным печальным укором, от которого саднило сердце.
Но самое главное: он жаждал любить страстно, вечно! Пусть безответно, жестоко — до боли, тяжело — до горьких слез, но любить! Поздно вечером, когда на тёмно-синем небосводе одна за другой зажигались звёзды, а полная луна величавой павой выплывала из-за высокой, поросшей хвойным лесом сопки, он в одиночестве, упав на колени и воздев к небу руки, со слезами на глазах молил небеса послать ему настоящую, солнечную любовь. И много раз ему казалось, что он уже любит, любит! Но в итоге получалось, что лишь казалось, и только... В конце концов, так по-настоящему ни в кого не влюбившись, он не вытерпел жизни с опостылевшей женой и подал в суд на развод. Но судьба и тут его подкараулила: председатель районного суда оказался, по крайней мере на словах, ярым коммунистом, причём с большим стажем, и отказал молодому товарищу по партии в разводе, а копию его заявления в суд отправил в первичную организацию, на учёте в которой состоял Иванов. И что тут началось!.. Знакомые по работе, вроде бы нормальные люди, всё понимающие, сами сильно любившие или любящие, но на собрании их как подменили! Они стали крайне принципиальными, заклеймили своего более молодого однопартийца, обвинили его в аморальности и потребовали срочно вернуться в семью.