От черёмуховых кустов невидимыми волнами исходил такой приятно-терпкий, густой запах, что, войдя в заросли, Анатолий лицом, как в перину, зарылся в цветы, с жадностью стал вдыхать и вдыхать волшебный аромат всеми лёгкими. В голове, от набравшего силу зноя ставшей чугунной, то ли от лёгкого хмеля, то ли от чувства соприкосновения с прекрасным, переполнявшим душу, разливались тонкие, словно колокольчиковые, звоны... Вдруг вспомнилась дорогая мать, так любившая цветы, сама каждое лето на грядках, разбитых во дворе, растившая их, а к началу учебного года, первого сентября бесплатно раздававшая плоды своего вдохновенного труда, в которых оставалась частичка её доброй, жизнелюбивой души, всем папам и мамам, чьи счастливые детишки шли в первый класс. Как было бы хорошо наломать охапку душистой черёмухи, чтобы подарить матери! — подумал Анатолий. Но добрые душевные начала взяли верх, и он, ещё раз обведя восхищённым взглядом удивительные заросли, повернулся и зашагал обратно к стану.
На подходе он увидел отца с управляющим бригады, о чем-то беседующих, живо жестикулируя руками. По их улыбающимся лицам можно было понять, что они оба остались довольны и встречами-разговорами с рабочими, и набравшими высокий темп сенозаготовительными работами. Все сели в мотоцикл и вернулись в наслег, где Капитон Архипович, свернув с Центральной улицы в какой-то узкий глухой проулок, остановил своего стального коня у самой калитки обширного, обнесённого дощатым забором двора, в глубине которого стоял бревенчатый, довольно большой дом с двухскатной крышей, в отличие от других не шиферной, а тесовой. Заглушив мотор, он обернулся к Анатолию, всё ещё сидящему на заднем сиденье, и весело произнёс тёплым голосом:
— А здесь в доме-пятистенке со своей большой-пребольшой семьёй живу я! Не стесняйся, проходи! Дорогим гостем будешь!
— Спасибо!
— Благодарить будешь потом, когда силы подкрепишь! Небось, жара притомила, вон как сегодня прямо с утра нещадно палит!
— Есть маленько!
— То-то!
Отец, ещё больше загоревший, отчего белые зубы на фоне почти шоколадного лица при улыбке влажно блестели, в терпеливом ожидании сына стоял у раскрытой калитки, и едва тот слез с седла, уверенно прошёл в дом. Анатолий последовал следом, но лишь переступил высокий порог, невольно остановился — настолько внутреннее устройство показалось ему необычным. Высокие стены были не оштукатурены, а, срубленные из сосновых бревен, лишь ровно окантованы с внутренней стороны топором и гладко обработаны рубанком. Пазы между ними плотники проконопатили так плотно и умело, что природный утеплитель — густой, когда-то зелёный, а теперь высохший, тёмно-серый, сдавленный тяжестью брёвен, — мох даже в редких местах не топорщился. В силу того, что потолок из обрезных плах-“сороковок” был устроен не вровень с балками-матицами, а постелен сверху, они казались очищенными мамонтовыми рёбрами, только не круглыми, а прямыми и квадратными в сечении. Дом был на несколько комнат разной площади разделён перегородками, невысокими, чуть выше человеческого роста, и сделанными из строганых тесин, без каких-либо дверей, но с проёмами, занавешенными узкими шторками из грубой синей ткани. Обычным был лишь пол, и то только потому, что был густо покрашен коричневой краской. Сами же широкие и толстые половицы в прошлом, видимо, являлись обшивкой какой-то деревянной старой баржи, скорей всего, выброшенной в непогоду на берег да так на нём и оставшейся...
Обедали в самой большой комнате, одновременно являющейся кухней и гостиной. В самом центре, но ближе к стене, добрую треть площади занимал прямоугольный стол, аккуратно застеленный клетчатой светло-голубой клеёнкой, стулья заменяли длинные, грубо сколоченные лавки. В правом углу от входа возвышалась сложенная из кирпича-сырца печь с чугунной плитой, естественно, в летнее время не топившаяся, но до первых заморозков служившая дополнительным местом, где стояли какие-то чугунки, сковородки и тазы. Обращал на себя внимание посудный лакированный шкаф под стеклом, как единственная во всей комнате вещь, сделанная на мебельной фабрике. Прикреплённое надёжно гвоздями к стене над самым столом, красовалось огромное чучело морды лося с ветвистыми, мощными светло-коричневыми рогами. Как раз под него Капитон Архипович и усадил Анатолия. Хозяйка, давно не молодая женщина с узкими тёмными глазами-щёлочками, с длинными и чёрными, как уголь, волосами, заплетёнными в толстую косу, одетая в серое просторное платье с длинными рукавами, лишь тихо поздоровавшись с гостями, поставила на середину стола большую миску, наполненную до самого верху только что вынутыми их чугуна горячими, исходящими лёгкими кольцами пара мясными кусками на кости. Быстрыми, проворными руками положила перед мужчинами якутские ножи с ручками, сделанными из высохшего до лёгкого звона корня столетней берёзы.