— Скажите, пожалуйста, какое у вас образование?
Тот, не ожидая никакого подвоха, даже с гордостью, словно не понимая, в каком государственном устройстве оказался, ответил:
— Высшее! Закончил партийную школу!
И тотчас, к своему глубокому огорчению, услышал:
— Значит, образования у вас нет!
Но это были только цветочки, ибо ягодками оказался следующий вопрос:
— А не скажете, кем и где работали?
— Освобождённым парторгом в совхозе!
— Так вы ещё и нигде не работали! — воскликнул хозяин серьёзной фирмы и окончательно добил незадачливого кандидата на трудоустройство: — Обижайтесь, не обижайтесь, но нам необразованные кадры не нужны!”
Закончив, Анатолий Петрович выжидательно посмотрел на Оксану Яковлевну. Ему было интересно, как же она отреагирует на пересказ заграничной истории, хотя по её ставшему хмурым, недовольному лицу было видно, что, кроме возмущения, она ничего у неё не вызвала. И она, чуть замедлив шаг, резко вскинув “коронованную” голову, произнесла:
— Ничего более дурацкого я не слышала! Но суть моего возмущения ещё и в том, что вы, коммунист, молодой, перспективный руководитель, находящийся у райкома партии на хорошем счету, пересказываете чушь несусветную! Извините, но это не делает вам чести!
Возражать было бесполезно, оправдываться — тем более. И Анатолий Петрович лишь примирительно спросил рассерженную “царицу”:
— А ты сама-то за границей была?
— Нет! И не собираюсь ехать во вражеский лагерь!
— Дело хозяйское! Но всё же как-нибудь съезди, хотя бы потому, что своего противника, чтобы ни в чём не уступить ему ни пяди, надо знать! А когда вернёшься, может быть, и подвернётся случай продолжить наш разговор. Но и сейчас ты не можешь не понимать, что дыма, даже самого незначительного, почти невидимого, без огня не бывает!
Тем временем они давно миновали баркас, так и продолжавший, всё больше ветшая от ненастий, лежать на боку, вышли на просторный алас, с двух противоположных сторон которого возвышался густой, с трудом проходимый ельник. В него, словно вкраплённые, наполовину своей ширины вдавались пышные кусты щедро расцветшего красного шиповника с торчащими, как пики, острыми иглами-колючками. Его плоды, окончательно набиравшие спелость в первые осенне-зимние ночные заморозки, в старину бедными якутами широко использовались в качестве заварки, а целебные свойства позволяли им приготовлять разные отвары, успешно излечивающие простудные заболевания.
В самом конце аласа вдавалось далеко вправо в сухостойный смешанный лес кочковатое болото, по топким берегам поросшее густой, острой, как лезвие якутского ножа, осокой и высоченным, — не ниже человеческого роста! — зелёным камышом. Оно давно бы высохло, если бы не подпитывалось подземными ключами и, протекая через него, не бежал бы довольно широкий ручей, позволяющий лишь ближе к низким берегам покрываться воде бледно-жёлтой ряской. Через него ещё в стародавние времена местные якуты построили бревенчатый мост, благодаря которому беспрепятственно возили в наслег из реки питьевую воду и все необходимые товары первой необходимости, доставляемые на баржах торговой организацией “Сельпо” из районного центра. А в другую строну для погрузки на эти же суда подвозилась вся выращенная в летнее время на фермах и полях сельхозпродукция, идущая для снабжения населения многочисленных алмазодобывающих предприятий города Мирный. Зимой же опытные охотники, не один месяц промышлявшие в дремучей, заснеженной тайге и вернувшиеся с богатой добычей, торопились доставить по договору в центральную контору госпромхоза, находившуюся в городе Ленске, в обмен на охотничьи припасы и товары повышенного спроса сохатину и известную далеко за пределами страны знаменитую якутскую “рухлядь”: колонковые, беличьи и собольи меха!
Болото с приходом весны обращалось в самое настоящее царство ярко-зелёных, лупоглазых, с перепончатыми задними лапками крупных лягушек, чьё настойчивое кваканье по вечерам было ясно слышно каждому человеку, проходившему мимо. И он не мог волей-неволей удивлённо не задаваться вопросом: “Это как же эти болотные твари выживают в пятидесятиградусные морозы зимой, длящейся почти целых восемь месяцев?” Нередко можно было увидеть на болоте зычно кричащих длинноногих чибисов и куликов, то и дело перелетавших с одного берега на другой. Не боялись появляться рядом с человеческим жильём и цапли, стоявшие во время отдыха на одной длинной, сухожильной ноге, спрятав востроносый клюв под серое широкое крыло. Порой и утки, в основном чирки да вострохвосты, устроив в камышовых потаённых местах гнёзда, выводили в них своих детёнышей, изредка покидая потайные гнёзда, чтобы, выплыв на чистую воду, подкрепить свои силы травой и разными насекомыми: чернявыми, с короткими хоботками мухами, пауками с ядовитыми жалами и моторно гудящими стрекозами с прозрачными, как будто стеклянными, рифлеными крылышками. Охотясь на уток, расправив во всю ширь сильные крылья, над болотом часами парили и парили востроглазые грозные коршуны, стремительно, как стрелы, проносились пятнистые ястребы. А глубокими ночами, весь день хоронившиеся в глубине леса, прилетали и круглоглазые, в свободном полёте кажущиеся медлительными, нечасто машущие крыльями ленивые совы, большие любительницы мышей, которые во множестве водились на прибрежных полянках.