Вскоре его вызвал первый секретарь Михаил Викторович Скоробогатов через свою секретаршу, женщину средних лет, полноватую, с умными, синими глазами, с первых дней знакомства почему-то с симпатией относившуюся к молодому председателю “Сельхозхимии”, которое она выражала своим спокойным, бархатным голосом, говоря с ним по телефону, или при редких встречах, связанных с совещаниями в райкоме. Но почему-то в этот раз она не сообщила, конкретно к какому вопросу ему следовало подготовиться. Поскольку порой так случалось и раньше, то Анатолий Петрович не придал очередному вызову партийного начальства большого значения, лишь, положив трубку, совершенно спокойно подумал: “Наверно, опять срочно необходима какая-нибудь серьёзная помощь совхозам в подготовке к сенокосу...”
Скоробогатов был не из местных, лет пятидесяти, высокий, поджарый, со светлыми волосами, аккуратно зачёсанными назад, с острым, даже колючим взглядом, с тонкими, немного бледными губами. Говорил, даже в самые критические моменты, не повышая строгого, с звонким тембром, сухого голоса. Он, к уважению горожан, из спрессованного до предела времени каким-то чудом умудрялся почти ежедневно выкраивать час-полтора для езды на велосипеде. Люди с пустыми языками и чёрствой душой на этот счёт то ли в шутку, то ли всерьёз судачили: “Это он от инфаркта пытается убежать! Только из-за его собачьей работы, без выходных и проходных ну, никак не получится!..”
Анатолия Петровича первый секретарь встретил очень даже уважительно. Едва он вошёл, встав из-за стола, сделал по кабинету несколько шагов навстречу и крепко, по-мужски, пожал протянутую руку Вежливо пригласил сесть поближе и сначала задал несколько дежурных вопросов, на которые получил исчерпывающие ответы, при этом из его глаз не исчезала, а, наоборот, только усилилась какая-та непонятная глубокая озабоченность к срочно приглашённому молодому руководителю. Внезапно замолчав, Скоробогатов встал и начал ходить вдоль длинного стола совещаний взад-вперёд, сцепив пальцы рук за прямой спиной, несколько оттопырив мастерски пошитый и сидящий на плечах, как влитой, серый пиджак. Наконец, собравшись с мыслями, снова заговорил:
— Анатолий Петрович, прошу вас внимательно выслушать мою, скажем так, большую просьбу, поскольку она для руководства района очень много значит сегодня, в самый разгар сельскохозяйственных работ...
— Хорошо, уважаемый Михаил Викторович, я вас слушаю.
— Вы лучше других руководителей-сельхозников района знаете, что несколько лет назад было на базе Нюйского отделения совхоза “Ленский” поспешно организовано новое хозяйство, ибо полтора года назад работали в нём, если мне по-прежнему не изменяет память, заместителем директора по строительству. Так вот, есть мнение нашего уважаемого бюро райкома рекомендовать обкому партии и министерству сельского хозяйства назначить вас директором этого, прямо скажу, проблемного совхоза, ставшего моей самой настоящей, непреходящей головной болью!
Заметив, как протестующе вскинулись брови Анатолия Петровича, первый секретарь замолчал, надеясь, что тот, по молодости вспылив, выговорится, и тогда дальнейший разговор будет вести легче. Но его надежда не оправдалась. Молодой руководитель уже научился обуздывать свою горячую натуру. Он лишь глубоко вздохнул и сжал пальцы руки, лежащей на столе, в кулак. И первый секретарь сам был вынужден продолжить разговор, так непросто начавшийся:
— Поймите, за четыре года существования совхоза во главе его поменялось четыре директора! Ровно по одному за год! И всех освобождали как не оправдавших высокого партийного доверия... В результате самое большое в республике хозяйство оказалось на последнем месте по всем производственным показателям. Мы, руководство района, больше так экспериментировать с кадрами не можем. Обком, да и министерство сельского хозяйства нас не поймут...