II.
У Платошки были свои определенныя желания, которыя он возил за собой все семнадцать лет своей собачьей службы,-- эти.желания сосредоточивались на одной мысли: попасть непременно в городские почталиопы. Одно почтарь, другое -- почталион, разница громадная. Если считать, что иилатошка ежегодно делал от Сосногорска до Проломнаго только сто концов, в результате получалась громадная цифра -- вперед 213 верст да обратно 213, следовательно один конец составлял 426 верст, а сто концов 42,600 верст. В 17 лет получалась кругленькая сумма в 724,200 верст, т. е., если бы Платошка ехал все по экватору, то он без малаго обехал бы землю кругом двадцать раз. Платошка, к собственному счастью, подобными вычислениями не занимался, а только чувствовал, что у него по временам пыла каждая косточка, и он сидел на почтовых чемоданах, как замороженный. Иногда, впрочем, Платошка сильно ругался. -- Это за семнадцать-то цалковых месячнаго душу всю вытрясет,-- начинал Платошка и постепенно входил в азарт.-- Што я им каторжный, што ли, дался?.. Будет, поездил... Да мне плевать на всех!.. Не бойсь, не пропаду. Но год шел за годом, а Платошка попрожнему оставался почтарем и попрежнему делал свои "концы" по сибирскому отчаянному тракту. Собственно говоря, время шло совсем незаметно, потому что Платошка обыкновенно с роковаго двадцатаго числа начинал разсчитывать, как и куда издержать свои 17 рублей, и всегда в начале месяца выходило так, что у Платошки должна была остаться от жалованья "малая толика", а только получил жалованье -- глядишь, и не дохватило рубля два-три. Когда холостой был, так деньги уходили на водку или на другия холостыя глупости, а женился -- на семью. Платошка сам удивлялся, как это так выходило: как будто достанет денег, а как подошло 20-е число -- нет ничего. Прежде Платошка мог хоть напиваться пьян раза два в месяц, а нынче и это удовольствие решительно было ему недоступно. Да еще Агаѳья вечно пристает: того нет, другаго не хватает, третьяго не достает... -- А мне разорваться?-- кричал Платошка на жену.-- Ну, говори: разорваться?.. У меня не монетный двор... В другой раз изобьет тебя, исколотить да назябнешься, как чорт, а тут на стаканчик пятака нет. Тоже живой человек. -- Знаю я вашего брата, ругалась Агаѳья.-- Женька-то на что?.. Всех почтарей она обихаживает... Еще холостым когда был, так Козловы ботинки ей подарил, потом ситцу, потом кумачный платок. Ну, отопрись, безстыжие твои шары?.. -- То холостой был... -- Женька сама хвасталась. Она экз.-ту целый сундук всякаго добра с почтарей набрала. -- Дура ты, Агаѳья, вот что я тебе скажу...-- плюнет Платошка и замолчит, чтобы отвязаться от входившей в азарт жены.-- Погоди, вот буду почталионом, тогда другое заговоришь. А мне Женька плевать... У жены Платопики, видимо, голова была устроена совершенно особенным образом: она никак не могла понять, что Платошке совсем не из чего подарка делать Женьке. Какая тут Женька, когда пятачка нет, чтобы согреть душу. Платошка часто промерзал до самой души. Если городские почталионы частенько подтрунивали над Илатошкой, намекая на Женьку, то это вполне понятно: просто бесились с жиру, потому что сколько одного праздничнаго получали от купцов и чиновников. Тут легко смеяться, когда садишь в тепле да в сухе, да еще и праздничное. -- Вас бы, подлецов, в мою-то кожу посадить, так узнали бы Женьку,-- ругался Платошка с почталионами.-- А тут из своей кожи рад вылезтй в другой раз... Каждый вечер после службы приходить домой, в свой угол, и спать до утра на своей постели казалось Платошке недосягаемым счастьем. В самом деле, отработал за день, и больше знать ничего не хочу: никто меня не тронет. Две ночи в неделю Платошка спал дома, но что это был за сон -- ему и во сне казалось, что он все едет, едет и едет без конца. Иногда Платошка даже вскрикивал во сне, и Агаѳья толкала его ногой, чтобы очувствовался. А почтарю казалось, что его кровать прыгала и тряслась, как почтовая телега, а вместо жены Агаѳьи с ним на кровати лежит почтовый чемодан с железными кольцами. Надежды на перемену положения у Платопики принимали самый разнообразный вид: то он ждал новаго почтмейстера, который непременно должен дать ему место почталиона, то разсчитывал, кого из почталионов определят в станционные смотрители, и таким образом место для Платошки очистится само собой. Втечение 17 лет Платошкиной службы перебывало пять почтмейстеров, а он все тянул свою лямку; городские почталионы действительно получали места станционных смотрителей, но на их должность сейчас же являлись новые, а Платошка все должен был ездить, ездить и ездить. Платошка чувствовал себя обиженным, когда выжидаемое годами теплое местечко ускользало у него из-под самаго носу. В самом деле, есть же такие счастливцы, которые, за здорово живешь, сразу цапают самые жирные куски, а только ему, Платошке, нет удачи. В конце концов, Платошка дошел до самых жестоких соображений -- у него был один разсчет, что как нибудь два или три почталиона умрут разом, тогда уж и он получит свое. Платошка искренно желал такого случая, и даже просил о нем Бога, пока не устыдился. -- Господи, да что же это я?..-- изумлялся Платошка самому себе -- Ведь тоже крест и на мне есть... Осатанел я совсем!.. Подожду уж лучше новаго почтмейстера, тогда уж выпрошусь непременно. А то шабаш: чорт с ней и со службой.. Не клиномь сошел свет-то!.. Если бы перевести все эти Платошкины мысли и желания на какую нибудь равнодействующую, получилась бы громадная сила, которая теперь пропадала совершенно непроизводительно.