Я бросил книжку на стол. Она упала ребром и перевернулась обратной стороной обложки. В верхнем левом углу красным шрифтом было напечатано:
«НОВАЯ ЦЕНА — 6 КОПЕЕК».
Глава одиннадцатая
Начало апреля. Корочка льда, раздавленная ночью машинами, так и не затянулась. Зима уходит, и лужицы лежат в снежных лунках, точно в эмалированных мисках. И неважно, если в календаре отмечено, что апрель — второй месяц весны, для нее не существует календарей. Для весны есть один день, может, в апреле или марте, первое или двадцатое, но какой-то определенный день, когда все вокруг сразу оживает.
Около четырех часов я вышел на улицу. Какое-то волнение завладело мной. Что это?
Я спрыгнул с крыльца, перемахнул через канаву и остановился: «Врач должен держаться солидно! Врачу нужно ходить медленно!» Но нет! Это были не спокойные шаги человека, у которого все позади, кроме очередной зарплаты. Неужели когда-нибудь во мне возникнет безразличие к этому весеннему шуму?! Неужели когда-нибудь мне ничего не захочется и я удовлетворюсь хорошим окладом и квартирой, заваленной барахлом?!
Нет, нет, нет!
Я не заметил, как подошел к школе. По дороге носились ребята, свистели и размахивали портфелями. Снег был мокрый, такой, каким ему положено быть весной. Я собрал пригоршню, свалял снежок и бросил в воздух. Потом побежал вперед и поймал снежок у самой земли.
Быстрее, еще быстрее! Я спешил. Во мне словно бы рождалось предчувствие чего-то хорошего.
И тут я заметил Милу. Она шла устало, немного сутулясь.
Я догнал ее, пошел сзади, долго не решаясь окликнуть. Наконец она обернулась.
— Здравствуйте! — выпалил я.
Радость в ее глазах сменилась растерянностью.
— Здравствуйте.
Она протянула мне руку.
— Удивительный день сегодня, правда? — почти кричал я, теряя над собой контроль. — Я так и знал, что у меня что-нибудь произойдет.
— Что же произошло?
Я опешил:
— Ничего.
Ее вопрос подействовал на меня отрезвляюще. «Так тебе и надо, — я мысленно ругал себя. — Кто дал тебе право думать, что она к тебе неравнодушна? Может, об этом сказал Анатолий?» Вид у меня, кажется, был преглупый. Мила улыбнулась. А я не знал, о чем еще говорить.
Она медленно пошла вперед.
— Мы скоро уезжаем, — наконец сказала она.
Я остановился.
— Как уезжаете? Куда?
— В Ленинград. Сегодня подали заявление об уходе.
— Так внезапно?
— Почему внезапно? Мы думали об этом раньше.
Я чувствовал себя идиотом. Почему мне казалось, что я ей нравлюсь? Мы встречались на улице, на лыжной прогулке в лесу, «случайно» в кино, и каждый раз я возвращался домой обнадеженный. Сколько раз мне хотелось поговорить с ней! Сказать: плюньте на своего мужа, вы мне нравитесь. Но я чего-то ждал, откладывал на завтра то, что, казалось, давно пора было сделать сегодня. Теперь я оценил свою нерешительность иначе. Да, я боялся отказа. Холодной усмешки, которая сейчас мелькнула на ее губах. Ну что ж, Дашкевич, с сегодняшнего дня можно начать играть в карты. Если верить приметам, меня ждет прибыль. Я как-то жалко произнес:
— Желаю успеха. Вам понравится Ленинград.
— Может быть.
— До свидания.
— До свидания.
Комедия, да и только! Интересно бы поглядеть на себя со стороны. Я в нокауте. И если бы Анатолий был здесь, он мог бы выносить мое тело с ринга.
— У нас в субботу гости, — сказала Мила. А мне хотелось ей крикнуть: «Эй вы! Потише на поворотах! Лежачего не били даже в древнем Риме!» Но я опять улыбнулся. — Хотим устроить отвальную. Приходите.
Прекрасно! Мне, кажется, еще чего-то недостает для полноты впечатлений.
— Приду, — сказал я, прикладывая руку к сердцу на манер блистательного кавалера. Ай да я! С такой выдержкой можно идти в контрразведчики.
Мы пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Я совсем не знал, что делать и куда идти. Я потерял ориентировку. Может, все-таки догнать ее и поговорить? Но о чем? Неужели тебе хочется еще десять минут позора? И все же я крикнул ей вдогонку:
— Вы что же, и учебного года не закончите?
Она остановилась, поглядела на меня, как на ребенка.
— Нет.
Я свернул за угол, потом еще за угол, потом еще и еще. Я ходил по поселку как слепой, с кем-то разговаривал о здоровье, потом с кем-то о болезни, кому-то, положив на спину рецепт, выписал викалин и, наконец, пошел в столовую. Дикое чувство голода появилось у меня. И, может быть, впервые за два часа ко мне стал возвращаться юмор. «В прошлом веке в такие моменты пускали себе пулю в лоб, а я всего лишь проголодался».