В Ленинграде жизнь движется по-старому. Иногда вижу Стасика. Он похудел и смахивает на черта. Сказал, что с наукой не ладится, что-то заело.
На колени залез кот Чика, мурлычет, трется, передает тебе привет. Он уже совсем старый, даже старее меня.
Сегодня, как никогда, мне хочется приехать к тебе. Прости за сумбур.
Я не могла не написать, не услышав от тебя «нет».
Гошка, не будь гадом! Не заставляй еще раз тратить чернила. Правда лучше кривды.
Я отложил письмо и увидел, что на полу валяется еще одна страница.
«Два дня не отправляла письма. Боялась, что написала чушь. Перечитала, и оказалось, что написанное терпимо.
Сегодня придумала философскую притчу. Как она тебе понравится?
…Человек свалился в колодец, тонет и кричит: «Помогите!»
Подошел путник, посмотрел с удивлением вниз и спрашивает:
«Что ты там делаешь?»
«Тону! Помоги!»
«А если бы меня не было, тогда как бы ты вылез? Нет, если бросить веревку, то ты никогда не научишься вылезать самостоятельно».
И ушел.
Все время думаю, будет ли от тебя письмо. Даже представить себе не могла, как трудно без твоих писем».
Я разорвал листки и бросил их в печку.
Анатолий поднялся на второй этаж и отпер дверь. Милы не было дома, но она приходила и опять ушла. Ему казалось, что без нее комната стала больше и глубже, будто вынесли вещи. Он подошел к окну и взял в руки кактус. Его так и не пересадили. Кактус желтел.
«Гибнет! — думал он. — Кактус тоже гибнет».
Анатолий поставил кактус на место и подошел к зеркалу. Из дверцы шкафа на него смотрел незнакомый человек.
— Какой я маленький! — пожалел он себя, ложась на диван.
Зеркало напротив все время мешало ему.
Анатолии поднялся, снял покрывало с кровати и завесил зеркало.
Глава двенадцатая
— Анатолия, наверно, пыльным мешком стукнули, — сказала Марго. — Они точно на Чукотку собрались, а не в Ленинград.
— Тебе все кажется, — угрюмо возразил я. — Анатолий очень веселый.
— Вы одинаково жизнерадостны. — Марго огляделась и таинственно шепнула: — У них что-то произошло.
Подошла Мила. Марго открыла альбом с фотографиями, который лежал на тумбочке.
— Это твой класс?
— Да.
— А впереди отличники?
— Отличники.
— С детства в президиуме, — сказал я. — Если мой сын будет отличником, то я объясню ему: так делать нехорошо.
Я еще пытался острить.
— Дилетант! — закричала Марго. — Что ты понимаешь в воспитании?
— По-моему, это вполне логично. Ребенок должен чем-то увлекаться, а если маленький человек долбит с одинаковым усердием все предметы от арифметики до пения, это будущий чиновник.
— Выведи его в коридор! — взмолилась Марго. — Это социально опасный тип! Он разлагает меня как мать! А тебя — как учительницу!
Мила улыбнулась, но ничего не ответила.
— Товарищи! Прошу внимания! — Сидоров стоял с поднятой рюмкой. Он откашлялся, терпеливо ожидая, когда утихомирится молодежь.
— Производственных вопросов в моем тосте не будет. Да и что такое успехи в работе без… любви?
— Золотые слова, — буркнул я и поставил рюмку.
— Ничто. Поверьте моему опыту.
Мне захотелось разозлить его, и я спросил:
— Административному?
Сидоров засмеялся, но не так легко и громко, как раньше, а уже из вежливости.
— Ха-ха-ха. Че-ло-ве-че-ско-му! Так вот, — он вновь повернулся к Пискаревым, — дорогие Людмила и Анатолий! Желаю вам столько же семейного счастья в Ленинграде, сколько вы его имели здесь!
Этого даже я не ожидал. Мила схватила со стола пустые тарелки и быстро вышла на кухню. Анатолий побледнел, но все же улыбнулся и выпил.
Возникла тишина. Сидоров удивленно огляделся и, чувствуя какую-то неловкость, подошел ко мне.
— Положение на Востоке вызывает у меня серьезные опасения. На месте их лидеров я бы…
— Да, вам не повезло, — сказал я.
Глаза Сидорова стали колючими. Такие люди нелегко забывают подобные «шутки».
— Должен вас огорчить, Георгий Семенович, вы себя переоцениваете.
Он резко повернулся и громко сказал:
— Ах, Анатолий Николаевич! Вас-то мне терять не хотелось. Оставайтесь, а? Другого бы с удовольствием отпустил…
Мне были безразличны его прозрачные намеки. Я вышел на кухню. Мила вытирала посуду, повернулась, поглядела на меня. Что она хотела сказать в эту секунду? Не знаю. Я почувствовал, как заныло у меня сердце.