Не могу передать всех жестокостей по отношению ко мне! Даже сон - и в том мне было отказано! У меня не было ни матраца, ни гамака, я не захватил с собой никакой одежды, кроме того, что было на мне - школьного костюма и фуражки. Ни денег, ни багажа, ничего у меня не было. Все койки были заняты, а на некоторых спало по два человека, матросы были так бессердечны, что не позволяли мне спать на сундуках, стоявших возле их коек, не позволяли ложиться и на полу, который был совершенно мокрый, а местами весь заплеван. В одном из уголков палубы было местечко, где никто не потревожил бы меня, но там было ужасно холодно, а у меня не было никакого одеяла, кроме моей одежды, постоянно мокрой. Я дрожал и не мог уснуть, а потому перебирался на порожний сундук, но хозяин его, заметив меня, самым грубым образом сбрасывал меня на пол. Я был рабом не только старших, но всего экипажа, включая Снежного Кома - ужасного негра. Я чистил сапоги капитану и боцману, я полоскал бутылки на кухне и был на посылках у матросов. О, я был хорошо наказан за свое непослушание, навсегда излечен от своей страсти к морю!
II
Я долго молча переносил это ужасное существование. К чему было жаловаться? Да и кому? У меня никого не было, кто пожелал бы выслушать меня; все окружающие были равнодушны к моим страданиям, и никто из них не выказывал стремления облегчить мою участь или замолвить слово в мою пользу. Неожиданное обстоятельство, случившееся через некоторое время, привело к тому, что мне стал покровительствовать один из матросов, который, не имея возможности остановить грубостей капитана, все же был настолько силен, чтобы защитить меня от возмутительного обращения своих товарищей. Матроса этого звали Бен Брас. Не своими заслугами я, само собою разумеется, заслужил его покровительство; не было это и следствием нежной симпатии, ибо сердце его давно уже потеряло всякую чувствительность. Он на себе испытал жестокое обращение, и несправедливость сделала его черствым по отношению к другим; его грубые манеры и суровый вид были следствием перенесенных им страданий, хотя в глубине его души таилась большая доза доброты и сострадания.
Этот Бен Брас был прекрасным моряком, лучшим матросом на борту судна, чего не отрицали его товарищи, несмотря на то, что один или два из них могли даже соперничать с ним. Надо было видеть его, когда он во время шторма взбирался по вантам, чтобы взять брамселя на гитовы! Его прекрасные густые и вьющиеся волосы развевались по ветру, лицо, полное энергии, дышало спокойствием и отвагой, как бы вызывая бурю побороться с ним. Он был пропорционально сложен, высокого роста, гибкий и скорее жилистый, чем мускулистый, с гривой каштановых волос. По всему было видно, что он молод и годы не успели еще разредить и "обесцветить его роскошной шевелюры. Выражение его лица, загоревшего от ветра и солнца, было честным и добрым, несмотря на его старания казаться суровым. И, как это ни странно для моряка, у которого вообще нет времени бриться, у него не было ни бороды, ни усов. Никогда, даже в праздники, не надевал он ничего другого, кроме синей блузы, плотно прилегавшей к телу и четко обрисовывавшей его. Скульптор пришел бы в восторг от смелых и чистых линий его шеи, от широкой груди, которая, к сожалению, как у всех моряков, была испорчена татуировкой (она переходила и на его мускулистые руки) в виде якоря и двух соединенных сердец, пронзенных стрелой, букв "ВВ" и множества других инициалов. Таков был мой друг Бен Брас. А стал он мне покровительствовать после одного случая.
Вскоре после моего прибытия на борт судна я заметил, что половина экипажа состоит из иностранцев. Это очень удивило меня; я всегда думал, что экипаж английского судна должен состоять из людей, родившихся в одном из королевств Великобритании, а между тем на "Пандоре" были французы, испанцы, португальцы. Один из американцев, по имени Бигман, заслуживает особенного упоминания. Имя его подходило ему как нельзя лучше: это был человек толстый, коренастый, грубый телом и духом, со свирепым лицом, обрамленным бородой, которой позавидовал бы любой пират. Имея сварливый нрав, он всегда находил случай придраться к чему-нибудь и наделать шуму, но в общем это был человек мужественный, хороший моряк, принадлежавший к числу тех трех, которые могли соперничать с Беном Брасом и пользовались, как и он, правом кого-то бить, а за кого-то заступаться.
Совершенно невольно и сам не зная этого, я сделал что-то такое, чем оскорбил американца; это было, наверное, что-то незначительное, но Бигман мстил мне при всяком удобном случае. В один прекрасный день он ударил меня по лицу; Бен, находившийся поблизости, возмутился такой жестокостью и, вскочив со своего гамака, бросился на Бигмана и нанес ему страшный удар кулаком по подбородку. Американец зашатался и рухнул на сундук, но тотчас же поднялся и вышел на палубу, а за ним и мой защитник; между ними начался поединок, за которым с интересом следили матросы. Что касается начальства, то оно не вмешивалось в эту ссору. Боцман подошел поближе и любовался зрелищем, а капитан остался на своем месте, нимало не заботясь о том, чем все это кончится. Такое отсутствие дисциплины меня крайне удивило, да на "Пандоре" и помимо этого происходило много удивительных для меня вещей.
Поединок кончился тем, что Бигман был весь избит; лицо его стало синевато-черным, и в конце концов он упал, как бык, подкошенный смертельным ударом, и признал себя побежденным.
- Довольно на сегодня, не правда ли? - крикнул Бен Брас. - Не смей, говорю тебе, и пальцем тронуть мальчишку, иначе я отплачу тебе вдвойне. Этот мальчишка такой же англичанин, как и я, он слишком много переносит от других, чтобы еще и сын краснокожего осмеливался оскорблять его. Запомни мои слова! Да и вы все там, - прибавил Бен, обращаясь к матросам, - не троньте его, не то будете иметь дело со мной.
С тех пор никто не смел тронуть меня, и положение мое значительно улучшилось. Мне давали полную порцию пирога и всего остального, позволяли спать на сундуке, и один из матросов, желая заслужить уважение Бена, подарил мне старое одеяло; другой же - нож с привязанным к нему вместо цепочки шнурком, чтобы я мог надевать его на шею. Все, одним словом, старались дать мне что-нибудь необходимое, так что совсем скоро я перестал испытывать в чем-либо недостаток.