Выбрать главу

Катер тем временем приближался, и теперь его можно было узнать: на нем развевался флаг Великобритании. Это был английский крейсер, в обязанности которого входило преследовать судна, торгующие неграми. Никакая другая встреча не могла быть более неприятной для "Пандоры". Крейсер был прекрасно оснащен и даже не подумал скрываться, а прямо направился в погоню за нами. "Пандора", не колеблясь ни единой минуты, бросилась удирать на всех парусах.

Что касается меня, то я не спускал глаз с крейсера, мысленно измеряя расстояние, отделявшее его от нас. В сердце моем вспыхнула надежда, оно билось все сильнее по мере того, как расстояние между двумя судами уменьшалось, и крейсер все яснее вырисовывался на волнах. Одно только уменьшало мою радость и минутами заставляло меня желать, чтобы мы избежали преследования, - Бен был дезертиром королевской морской службы, и его могли узнать, если бы наш экипаж был взят в плен. Шрамы на его спине могли вызвать подозрение, начались бы розыски, и нашлись бы, конечно, необходимые доказательства того, что он дезертир, а тогда какое жестокое наказание ждало его!

Я страстно хотел, чтобы "Пандору" взяли в плен, и в то же время, думая о Бене, спасшем мне жизнь, молился о спасении судна. Меня разрывали противоречивые чувства. Ужасное существование, на которое я был обречен, невозможность разорвать гнусную цепь ясно представлялись мне, и тогда мной овладевало ужасное отчаяние. Затаив дыхание, я следил за парусами крейсера, который стремительно приближался к нам и вот-вот мог нас обогнать... Но затем глаза мои обращались на Бена, который бегал по палубе, прилагая все усилия, чтобы ускорить ход "Пандоры", - и ужас в душе моей сразу сменял надежду.

Дул сильный ветер, и это давало большие преимущества крейсеру. "Пандора", как сказал Бен, была очень легкой; она плохо держала свои паруса во время сильного ветра. Одно из самых быстрых судов при небольшом ветре, она не могла идти на всех парусах, когда ветер усиливался, и должна была опускать паруса бом-брамселя и совсем брать на гитовы паруса брамселя. Поэтому "Пандора" не могла идти так быстро, как при других обстоятельствах, и экипаж это прекрасно знал.

Крейсер, таким образом, продолжал выигрывать в расстоянии, и продержись ветер еще часа два, "Пандора" была бы настигнута и взята в плен. Наш экипаж был в этом убежден, и капитан даже отдал приказ скрыть принадлежности своей гнусной торговли: ошейники, ручные кандалы и цепи сложить в бочку и спрятать ее между парусами и канатами; решетки, которые делал плотник, немедленно сломать и уничтожить, мушкеты, пистолеты и кортики снести в трюм и сложить в специально приготовленное для этого потайное место.

Нечего было и думать тягаться оружием с таким соперником, каким был преследующий нас крейсер. Хотя он был меньше "Пандоры", но экипаж его был многочисленнее; на нем были пушки, и целый артиллерийский залп ответил бы нам на малейшую попытку к сопротивлению. Нам ничего не оставалось больше, кроме бегства, но и эта надежда была потеряна, а потому экипаж стал готовиться к принятию визита. Часть матросов поспешила скрыться, чтобы излишним количеством членов экипажа не внушать подозрений (их было вдвое больше, чем полагается на обыкновенном коммерческом судне).

Капитан вынул свои бумаги, которые были приготовлены исключительно для такого случая, и должны были показать, что у него все в порядке. Крейсер был уже на расстоянии одной мили от нас, когда ядро, пущенное из пушки, пролетело рикошетом по воде мимо самой "Пандоры".

Сердце мое билось так сильно, что казалось, будто оно сейчас вырвется из груди. Минута освобождения приближалась, а между тем что-то в глубине моей души говорило, что ничего подобного не будет. Предчувствие это, увы, исполнилось: судьба решила, что мы должны ускользнуть от крейсера, и "Пандора" не будет взята в плен.

Можно было подумать, что пушка нарочно дала сигнал, потому что вслед за выстрелом ветер вдруг стих. Вероятно, солнце, почти совсем закатившееся, стало причиной такой внезапной перемены. Капитан сразу понял, какие преимущества он может извлечь из всего происшедшего. Вместо того чтобы повиноваться сигналу, данному крейсером, все матросы бросились на ванты, распустили паруса, и "Пандора" быстро понеслась вперед.

Час спустя она была уже в нескольких милях от катера, и прежде чем ночь опустилась на море, крейсер на наших глазах начал уменьшаться, пока наконец не превратился в точку, едва заметную на горизонте.

VII

Убегая от крейсера, который почти целый день гнался за нами, "Пандора" уклонилась на сто миль в сторону от своего маршрута. Она прошла еще пятьдесят миль на юг, чтобы быть уверенной в том, что катер окончательно отстал, и только тогда приняла прежний курс, когда убедилась, что враг отказался от погони. Последнюю часть пути "Пандора" совершила по диагонали, и на рассвете, не видя больше ни одного судна на горизонте, снова направилась к Гвинее. Ночная темень способствовала нашему побегу, катер потерял нас, конечно, из виду, и теперь "Пандору" нельзя было увидеть даже в самый лучший телескоп.

Мы неслись прямо к Африке, и к концу дня моим глазам представился берег, печально известный продажей негров - мужчин, женщин и детей.

Ночь "Пандора" провела на расстоянии нескольких миль от берега, но с восходом солнца подошла к нему. Не было видно нигде ни порта, ни деревни, ни даже хижины. Берег едва-едва поднимался над уровнем моря и был покрыт густым лесом, доходившим почти до воды. Не было нигде ни маяка, ни буя, которые могли бы указать судну путь. Но капитан сам прекрасно знал, куда идти. Не в первый раз совершал он экспедицию в эти места. Он шел наверняка, и хотя эта земля казалась необитаемой, он знал, что на незначительном расстоянии от берега его уже ждут.

Можно было подумать, что "Пандора" выскочит прямо на берег. Не было видно ни одной бухты, никакой пристани, не стоял, по-видимому, и вопрос о том, чтобы бросить якорь. Правда, большинство парусов было уже спущено, и судно значительно уменьшило свой ход, но мы все еще шли быстро и могли наскочить на берег.

Некоторые матросы - новички на "Пандоре" - начинали уже высказывать свое опасение, но старые матросы, несколько раз уже бывавшие на Невольничьем Берегу, только смеялись над ними.