– Это правда, – отозвался Кишенский.
– Да, а ведь я вам даю человека вполне честного и с гонором; это человек великодушный, который сам своей сестре уступил свою часть в десять тысяч рублей, стало быть вы тут загарантированы от всякой кляузы.
– Кто же это такой? – отнеслась тихо к Кишенскому невеста.
Тихон Ларионович только пожал в недоумении плечами.
– Не трудитесь отгадывать, – отвечал Горданов, – потому что, во-первых, вы этого никогда не отгадаете, а во-вторых, операция у меня разделена на два отделения, из которых одно не открывает другого, а между тем оба они лишь в соединении действуют неотразимо. Продолжаю далее: если бы вы и уладили свадьбу своими средствами с другим лицом, то вы только приобрели бы имя… имя для будущих детей, да и то с весьма возможным риском протеста, а ведь вам нужно и усыновление двух ваших прежних малюток.
– Как же, это почти самое важное.
– Кто же станет об этом заботиться?
– Мы сами.
– Вы сами, – это худо. Нет, я вам передам такого человека, который сам пуще отца родного будет об этом убиваться. Если вы согласны дать мне девять тысяч рублей, я вам сейчас же представлю ясные доказательства, что вы через неделю, много через десять дней, можете быть обвенчаны с самым удобнейшим для вас человеком и, вдобавок, приобретете от этого брака хотя не очень большие, но все-таки относительно довольно значительные денежные выгоды, которые во всяком случае далеко с избытком вознаградят вас за то, что вы мне за этого господина заплатите. Я согласен, что это дело небывалое, но вы сейчас увидите, что все это как нельзя более просто и возможно: субъект, которого я вам предлагаю, зарабатывает в год около двух тысяч рублей, но он немножко привередлив, – разумеется, пока он одинок, а со временем, когда он будет женат и, находясь в ваших руках, будет считаться отцом ваших малюток, то вы его можете подогнать… Вы, не живя с ним, можете потребовать от него по закону приличного содержания для вас и для ваших детей; тут и Тихон Ларионович может подшпорить его в газете; он человек чуткий, – гласности испугается, а тогда определить его на службу, или пристроить его к какому-нибудь делу, и он вам быстро выплатит заплаченные за него девять тысяч.
– Что ты об этом думаешь? – спросила дама Кишенского.
Кишенский ударил громко счетною костяшкой и отвечал:
– Что же! Это вполне возможно.
– Мои планы все тем и хороши, – сказал Горданов, – что все они просты и всегда удобоисполнимы. Но идем далее, для вас еще в моем предложении заключается та огромная выгода, что денег, которые вы мне заплатите за моего человека, вы из вашей кассы не вынете, а, напротив, еще приобретете себе компаниона с деньгами же и с головой.
Дама только перевела глаза с Кишенского на Горданова и обратно назад на Кишенского.
– Когда наступит время расчета, – продолжал Горданов, – я у вас наличных денег не потребую; а вы, почтенный Тихон Ларионович, дадите мне только записку, что мною у вас куплены такие-то и такие-то бумаги, на сумму девяти тысяч рублей, и сделайте меня негласным компанионом по вашей ссудной кассе, на соответственную моему капиталу часть, и затем мы станем работать сообща. Планы мои всегда точны, ясны, убедительны и неопровержимы, и если вы согласны дать мне за вашу свадьбу с моим субъектом девять тысяч рублей, то этот план я вам сейчас открою.
– Тихон! – воззвала дама к Кишенскому.
– Гм!
– Да что же ты мычишь! Ведь это надо решать.
– Да; я прошу вас решать, – отвечал, взглянув на свои часы, Горданов.
– Что же?.. – простонал Кишенский.
– Что же? Ну, что же «что же»? – передразнила дама, – ведь это надо, понимаешь ты, это надо кончить.
– Фабий Медлитель, положим, выигрывал сражения своею медлительностью, но его тактика, однако, не всем удается, и быстрота, и натиск в наше скорое время считаются гораздо вернейшим средством, – проговорил, в виде совета, Горданов.
– Да, в самом деле, это бесконечный водевильный куплет:
с нетерпеливым неудовольствием проговорила дама и, непосредственно затем быстро оборотясь к Горданову, сказала:
– Извольте, господин Горданов, я согласна: вы получите восемь тысяч пятьсот.
– И еще пятьсот; я вам сказал последнюю цену: девять тысяч рублей.
– Извольте, девять.
Горданов расстегнул пиджак, достал из грудного кармана сложенные листы бумаги, на которых была тщательно списанная копия известного нам сочинения Висленева, и попросил взглянуть.
Кишенский и дама посмотрели в рукопись.
– Что это такое? – вопросил Кишенский.
– Это копия, писанная рукой неизвестного человека с сохраняющегося у меня дома оригинала, писанного человеком, мне известным.
– Тем, которого вы нам продаете?
– Да, тем, которого я вам продаю.
Хозяева приумолкли.
– Теперь извольте прослушать, – попросил Горданов, – и полным, звучным голосом, отбивая и подчеркивая сальянтные места, прочел хозяину и хозяйке ярое сочинение Иосафа Платоновича.
– Что это за дребедень? – вопросил Кишенский, когда окончилось чтение.
Дама, сдвинув брови, молчала.
– Это, милостивый государь, не дребедень, – отвечал Горданов, – а это ноты, на которых мы сыграем полонез для вашего свадебного пира и учредим на этом дворянство и благосостояние ваших милых малюток. Прошу вас слушать: человек, написавший все это своею собственною рукой, есть человек, уже компрометированный в политическом отношении, дома у него теперь опять есть целый ворох бумаг, происхождение которых сближает его с самыми подозрительными источниками.
– Понимаю! – воскликнул, ударив себя ладонью по лбу, Кишенский.
– Ничего не понимаете, – уронил небрежно Горданов и продолжал, – прочитанное мною вам здесь сочинение написано по тем бумагам и есть такое свидетельство, с которым автору не усидеть не только в столице, но и в Европейской России. Вся жизнь его в моих руках, и я дарую ему эту жизнь, и продаю вам шелковый шнурок на его шею. Он холост, и когда вы ему поставите на выбор ссылку или женитьбу, он, конечно, будет иметь такой же нехитрый выбор, как выбор между домом на Английской набережной или коробочкой спичек; он, конечно, выберет свадьбу. Верно ли я вам это докладываю?
Кишенский беззвучно рассмеялся и, замотав головой, отошел к окну, в которое гляделась белая ночь.
– Верно ли? – повторил Горданов.
– Верно, черт возьми, до поразительности верно! И просто, и верно!
Дама молчала.
– Ваше мнение? – вопросил ее Горданов.
– Дело в том, – молвила она после паузы, – как же это совершится?
– Тут необходимо небольшое содействие Тихона Ларионовича: жениха надо попугать слегка обыском.
– Это можно, – отвечал Кишенский, улыбнувшись и потухнув в ту же секунду.
– И непременно не одного его обыскать, а и меня, и Ванскок, понимаете, чтоб он не видал нить интриги, но чтобы зато была видна нить хода бумаг.
– Хорошо, хорошо, – отозвался Кишенский.
– У него пусть найдут бумаги и приарестуют его.
– Да уж это так и пойдет.
– А тогда взять его на поруки и перевенчать.
– Да, это так; все это в порядке, – ответил Тихон Ларионович.
– Тогда ему будет предложено на выбор: выдать ему назад это его сочинение или представить его в подкрепление к делу.