В а л я. Ясно, товарищ Морозов!
М о р о з о в. И я вам, товарищ водитель, не Морозов, а тоже Василий. Ясно?
В а л я. Ясно.
М о р о з о в. И я вам, товарищ водитель, не председатель горсовета, а опять-таки Василий. Тоже ясно?
В а л я. Тоже ясно.
М о р о з о в (шутливо). Ну, а раз все ясно, то где же машина? Опять, наверно, не в порядке? Опять что-нибудь там? Рессора лопнула, да? Или как?
В а л я. Все вы шутите, Сер… Все вы шутите.
М о р о з о в. Да. Все мы теперь шутим. Шутим, товарищ водитель.
В а л я. Мы, значит, вас-то и ждали.
М о р о з о в. Выходит, что нас. Ну, давай цыдульку-то.
Валя достает из-за пазухи маленькую бумажку.
Ну, а ежели бы немцы?..
В а л я. Проглотила бы.
М о р о з о в. Ну ладно, коли так. (Читает бумажку.) Да уж придется вам, товарищ водитель, тут суточки посидеть. Тут мне такое воззвание прислали. Это не просто гранату в комендатуру кинуть. Это размышлений требует. Ну, что там слышно у вас в обороне вашей?
В а л я. От лимана до поселка — наши. На Заречной — наши. И потом по Ряжской и до лимана обратно, а кругом немцы.
М о р о з о в. Ясно, немцы. Они на тридцать верст вперед ушли уж. Вот, как говорят, не чаяли, не гадали, в тылу немецком оказались. Ну что ж, война. Бывает. У вас-то хоть в полгороде, за лиманом, Советская власть, а у нас — немецкая.
В дверь кто-то тихо скребется. Морозов вытаскивает револьвер. Марфа Петровна делает знак, чтобы они уходили. Валя залезает на печку. Морозов уходит за занавеску. Марфа Петровна подходит к двери.
М а р ф а П е т р о в н а. Кто там?
В дверь опять скребутся. Марфа Петровна открывает дверь, и через порог падает на пол комнаты о к р о в а в л е н н ы й ч е л о в е к в штатском, видимо сидевший, прислонясь к двери. Марфа Петровна молча втаскивает его и, заперев дверь на крючок, становится около него на колени.
Ты кто есть?
Р а н е н ы й (слабым голосом). А тут кто?
М а р ф а П е т р о в н а. Мы, свои.
Р а н е н ы й. Водицы…
М а р ф а П е т р о в н а. Девушка!
Валя слезает с печки.
Подай воды. Подымем его.
Р а н е н ы й (услышав, качает головой). Не надо. Тут есть кто? Мне сказать надо… Я помру сейчас.
М а р ф а П е т р о в н а (оставляет Валю с ним). Пои, пои его, девушка. (Идет за занавеску и говорит негромко.) Василий!
Р а н е н ы й. Это кто, это свои?
В а л я. Свои, свои…
Входит М о р о з о в.
Р а н е н ы й. Я из окружения шел… Они… меня увидели… и вот… А документы взяли они… Моя фамилия… Водицы…
В а л я (дает ему еще воды). Ну, фамилия?
Р а н е н ы й. Моя фамилия… Ой, водицы…
Ему дают еще воды. Человек, вздрогнув, затихает.
В а л я (отпускает его голову. Смотрит на его пиджак, у которого выворочены карманы и разорваны рукава). Ой, как разорвали все. Документы, наверно, искали.
М о р о з о в (поднимается, стоит руки по швам). Ну что ж, прощай, неизвестный товарищ. (Неожиданно стирает слезу рукавом.) Вот, кажется, и привык, а жалко людей. (Смотрит на Валю.) А ты что ж, водитель, не плачешь?
В а л я. Не могу. Я уже все видала, Сергей Иванович, что и не думала никогда видеть — видала. Не могу плакать. Слезы все.
Штаб Сафонова. Прокуренная комната железнодорожного помещения. Несколько дверей. С а ф о н о в, И л ь и н. За машинкой — Ш у р а.
С а ф о н о в. Одиннадцатый день. И Крохалева позавчера убили. Или нет, когда? Ты у меня какой день за комиссара? А, Ильин?
И л ь и н. Два дня. Нет, три.
С а ф о н о в. Три? Дни через эту бессонницу мешаются. Ты вызвал этого… Васина?
И л ь и н. Вызвал.
С а ф о н о в. Хороший старик, говорят?
И л ь и н. Говорят.
С а ф о н о в. Он у меня начальником штаба будет, если хороший. А звание я ему восстановлю по случаю нашей полной осады. Да, Ильин, мало людей остается.
И л ь и н. Вали второй день нет. Неужели ее немцы взяли?
С а ф о н о в. Не хочу я этого слышать. (Пауза.) Нет, ты мне скажи, почему мужики такие сволочи? Девка вызывается в разведку идти, а вы молчите.
И л ь и н. Женщине легче. Я могу пойти, если надо. Только толку меньше будет.
С а ф о н о в. Это верно. А писателя вызвал?