С а ф о н о в. Понятно, понятно. Ну давай скорей. (Слушает ее нетерпеливо, стоя у стола и постукивая пальцами.) Была?
В а л я. Была.
С а ф о н о в. Передала?
В а л я. Передала.
С а ф о н о в. Пакет где?
В а л я. Вот.
С а ф о н о в. Иди сушись.
В а л я. Нет, еще не все.
С а ф о н о в. Ну?
В а л я. Морозов велел передать, что завтра ночью переправлять людей будет, чтобы не стреляли.
С а ф о н о в. Все? Сушиться иди.
В а л я. Нет, не все.
С а ф о н о в. Ты же зубами стучишь, дура. Сушись, говорю.
В а л я. Он велел передать, что в два часа ровно.
С а ф о н о в. Все?
В а л я. Все.
Входит Ш у р а.
С а ф о н о в (Шуре). Ну иди, грей ее там. Я же не могу. Дай ей чего-нибудь. В крайнем случае мой полушубок, штаны дай. Ясно?
Ш у р а. Ясно, товарищ капитан.
Шура и Валя выходят в другую комнату.
С а ф о н о в. Проклятая девка.
П а н и н. Почему проклятая?
С а ф о н о в. Упорная.
П а н и н. Это хорошо.
С а ф о н о в. А я разве говорю, что плохо? Я любя говорю проклятая.
П а н и н. Любя?
С а ф о н о в (услышал неожиданную интонацию этого слова). Ну да, сочувствуя. Что же я, человека на смерть пустил, так я за него уже и волноваться не могу? А если его нет два дня?..
П а н и н. Кого его?
С а ф о н о в. Ну ее. Что ты ко мне, писатель, привязался?
П а н и н. Опять писатель?
С а ф о н о в (улыбнувшись). Прости, пожалуйста, товарищ начальник особого.
В комнату входит В а с и н. Он в сапогах и в кителе старого образца с кожаными пуговицами. На плечах у него шинель.
В а с и н. Товарищ капитан, портупея у вас есть?
С а ф о н о в. Что? Есть, есть портупея, найдем. (Подходит к Васину, берет его за пуговицу, радостно.) Ага, помню. Это в тысяча девятьсот двадцать пятом году такие в армии носили; помнишь, Панин? С такими пуговицами. Да?
В а с и н. Совершенно верно.
С а ф о н о в. Хорошие пуговицы.
Из другой комнаты выходят Ш у р а и В а л я. Валя в галифе капитана, в сапогах, закутанная в полушубок, крепко прижимает его руками к груди.
В а л я. Ох, как тепло, Шурка, в капитанском полушубке. Прямо мехом к телу… Хорошо. (Заметив Сафонова.) Спасибо, товарищ капитан. (Пауза.)
Входит И л ь и н.
И л ь и н. Капитан, к аппарату.
С а ф о н о в. Пойдем, Александр Васильевич; пойдем, начальник особого.
Сафонов, Ильин, Васин и Панин уходят.
В а л я. А я их и не заметила. Ну, ничего. Он и правда, знаешь, какой теплый. А я замерзла… вода, знаешь, даже льдинки в ней. Еле доплыла.
Ш у р а. А он тут переживал.
В а л я. Кто это он?
Ш у р а. Капитан.
В а л я. Это почему же?
Ш у р а. Не знаю. Может, ты знаешь?
В а л я. Нет. (Пауза.) Все ты врешь, Шурка.
Ш у р а. Ей-богу.
В а л я. Ой, холодно. (Поеживается.) Вот даже в полушубке, а все-таки холодно. А знаешь, Шура, я думаю, наверно, мне скоро опять идти.
Ш у р а. Да ну?
В а л я. Наверно.
Ш у р а. Неужели капитан тебя опять пошлет? Я просилась, а он не велит. Почему?
В а л я. Потому что я здешняя. А ты нездешняя.
Ш у р а. Опять тебя. А сам переживает. (Пауза.) Я на него иногда гляжу, а у него глаза озорные, даже страшно. Он, наверно, до войны озорник был. Беда для баб.
В а л я. Он некрасивый.
Ш у р а. Это ничего, что некрасивый. А все равно, озорник был, я знаю. А сейчас притих. Он что тебе, не нравится?
В а л я. Нет.
Ш у р а. А когда понравится?
В а л я. После войны.
Ш у р а. А война, она знаешь, какая будет?
В а л я. Какая?
Ш у р а. А вдруг длинная-предлинная. Нельзя после войны. Не скоро.
В а л я. Ничего, я терпеливая.
Ш у р а. А я нет.
Молчание. Входят И л ь и н и К о з л о в с к и й, одетый в рваное штатское платье.
И л ь и н. Где капитан?
В а л я. В той комнате.
И л ь и н (Козловскому). Садитесь. Замерзли? Водки хотите?
К о з л о в с к и й. Не откажусь.
И л ь и н. Шура, налей водки товарищу.
Шура наливает в жестяную пружку водки. Козловский пьет.
К о з л о в с к и й. Ну вот. А то прямо из воды — и еще ведут тебя через город.
И л ь и н. А вы что же думали? Сразу: переправился — и полное доверие, да?