— Дак… — только и вымолвил смутившийся пулеметчик.
— Вот тебе и «дак». Разберись сначала, а потом каркай.
Овраг дрогнул от дружного хохота.
— Ладно, ты на меня не серчай, браток, это я ведь так, любя, преподал тебе урок воздушного боя. Я тоже в некотором роде летчик. В начале войны служил в БАО — есть такая часть, обслуживающая авиацию. Повоюешь с мое, тоже разбираться будешь. Давай лучше закурим махры, — и Мясников хлопнул пулеметчика по широкому плечу. Их плотным кольцом окружили гвардейцы, и седая дымка повисла над головами.
…Вечером к нам прибыл связной из штаба дивизии и вручил пакет. Ознакомившись с присланными бумагами, Харитонов чертыхнулся и передал их мне.
— Что такое?
— План форсирования.
— Ну и что же?
— Да ты прочитай сначала, а потом будешь спрашивать…
Планом предусматривалось начать переброску дивизии через Волгу в ночь на 15 сентября. Первым должен идти 1-й стрелковый батальон гвардии старшего лейтенанта Червякова с ротами автоматчиков и противотанковых ружей, а за ними и основные силы 42-го стрелкового полка. 34-й и 39-й полки предполагалось переправить 16-го.
Это-то и смущало комбата.
— Давай просить генерала включить нас в первый эшелон, — предложил он.
Я согласился.
Командира дивизии Родимцева мы отыскали на переправе. Он только что отправил головной отряд и следил за погрузкой 42-го полка. При всей своей занятости комдив выслушал нас и сказал:
— Во-первых, сделать это невозможно, так как первый эшелон уже на судах. А во-вторых, только завтра у командарма решится вопрос, как лучше использовать в боях ваш батальон — дать ли ему самостоятельный участок обороны или раскрепить по полкам. Я буду настаивать на том, чтобы не распылять батальон по полкам.
— И мы за это, — отозвался Харитонов.
— Вот и хорошо. Можете идти.
Мы отошли от переправы и стали наблюдать, как черные силуэты приземистых буксиров уводили в дымную темноту баржи, уходили рыбачьи моторные и весельные лодки, плоты с бойцами. Вслед за ними отбыли и два военных катера, на одном из которых находился Родимцев.
Какое-то время над рекой было спокойно, только из города доносился отдаленный грохот боя. А в черном небе мерцали бледные узкие нити прожекторов. Потом где-то за рекой вспыхнули огненные сполохи, и через несколько секунд засверкало, загрохотало по всей Волге.
— Обнаружили, гады. Бьют по нашим судам, это точно, — взволнованно произнес Харитонов.
А через несколько минут над Волгой появились вражеские самолеты. Пронзительно завыли сбрасываемые ими бомбы. На Волге то там, то здесь загорались костры. От них поднимались острые клинья дрожащего пламени.
Где-то рядом с нами «кашлянула» «катюша», и ее снаряды, оставляя огненные хвосты, с сухим скрипом пролетели над нами. По рощам и оврагам заговорили орудия армейской и дивизионной артиллерии. А фашисты, словно и ждали того, чтобы в ответ накрыть наш берег своими снарядами.
Мы поспешили в батальон и всю ночь провели под этим страшным вражеским обстрелом, который только к рассвету начал утихать.
Однако на смену артиллерии с восходом солнца волна за волной пошли самолеты. Три раза они сбрасывали бомбы на наш батальон. Но обошлось без жертв.
НА ВОЛНАХ ОГНЕННОЙ РЕКИ
При тусклом свете карманного фонаря Харитонов еще раз изучающе осмотрел карту и бросил мимолетный взгляд на часы.
— Ну, батальонный, кажется, пришла пора нам поднимать людей и подтягивать к переправе.
— Пора, командир, — согласился я, проверив время.
Майор отдал распоряжение связным, и они исчезли в темноте.
Комбат сложил карту, сунул ее в планшетку. Но тут же снова вытащил, повертел в руках и опять спрятал.
— Волнуешься? — спросил я.
— Как тебе сказать? Немного. Не за себя, за людей. Не на парад идем, в бой…
— Будем надеяться, что все обойдется хорошо, — я ткнул его в бок пальцем. — Веселее гляди вперед, командир!
Спустя несколько минут вокруг послышался глухой топот, звяканье оружия, котелков. Подразделения, соблюдая заранее установленный распорядок, двинулись к переправе. Над Волгой стояла немая тишина. Не видно было ни единого огонька.
Но вот впереди раздался негромкий оклик:
— Стой! Кто идет?
Мы сообщили пропуск.
— Проходите!
У пристани на лодках, плотах и баржах копошились люди.
— Сюда, к этому трапу подводите людей, — приказал дежурный офицер.
По жиденькому мосту батальон поднялся на эстакаду. Вплотную к ней стоял рыбачий бот, на его палубе показался коренастый человек в фуражке с крабом.
— Капитан мотобота, — представился он и спросил:
— Много вас?
— Батальон, — ответил Харитонов.
— Хорошо. Грузитесь.
— Как ваша посудина, надежная? Выдержит?
— Вы, товарищ батальонный комиссар, вероятно, хотели спросить, исправен ли мой дрейфтер-бот? — ледяным голосом проговорил капитан.
Я понял, что допустил ошибку, и попытался исправиться.
— Извините, товарищ капитан, именно это я и хотел у вас спросить. Только вот совершенно забыл тип вашего судна (хотя слово «дрейфтер-бот» я до этого никогда не слыхал).
— За последние три дня судно имело две серьезные пробоины. Но пока его штурвал в моих руках, вам беспокоиться нечего.
— Иначе и быть не может, — сказал я.
На том и кончились наши объяснения. (К сожалению, фамилия этого славного речника не сохранилась в моей памяти.)
Покачиваясь на волнах, бот начал оседать под тяжестью взошедших на него людей. Харитонов прошел на палубу, распорядился установить по два пулемета и одному противотанковому ружью на нос и борта. Рядом с ботиком тяжело ахнуло. Фонтан воды залил палубу, а на эстакаде раздались стоны. Фельдшер батальона Людмила Гумилина стремглав бросилась на помощь пострадавшему. Батальон продолжал грузиться.
Ботик наш оказался настолько мал, что на палубе и повернуться негде было. Капитан предложил занять пустующий трюм. Несколько человек спустились в него, но тут же возвратились.
— Нет, уж лучше быть в тесноте, да не в обиде. А то, в случае чего, из этого «ковчега» и выбраться не успеешь, — сказали они.
Услыхав это, капитан недовольно хмыкнул, взглянул на часы.
— Убрать трап! Отдать концы! — подал он команду.
Бот вздрогнул, медленно отошел от эстакады и поплыл в кильватера за другими судами. Вскоре в этой «эскадре» он оказался на самом левом фланге. А обстрел все усиливался. И капитан не преминул заметить:
— Имейте в виду, фланговому на воде всегда достается больше шишек.
Взрывы снарядов и мин потрясали воздух, освещая нас и вырывая из темноты белые буруны пены на черной воде. Но это были, оказывается, только цветики…
— Внимание! Подходим к огненным островам, — крикнул командир корабля.
Такими островами моряк назвал потоки горящей нефти, вырвавшейся на середину реки из разбитых бомбами нефтебаков.
— Полный! Полный! — кричал капитан, энергично поворачивая штурвал то влево, то вправо, стараясь обойти огненные зоны. А их становилось все больше и больше. Плыли они по реке то широкими длинными полосами, то, как огромный блин, кругами. Обойдя несколько пылающих островков, наше суденышко врезалось в самую широкую горящую полосу, на которую беспрерывно сыпались снаряды и бомбы, поднимая высокие столбы оранжево-белого огня.
Суровыми стали лица воинов. И тут кто-то крикнул:
— Глянь, что делается! Это же, черт возьми, настоящий «страшный суд». Чего доброго, в кипящей смоле купаться будем.
На палубе воцарилась зловещая тишина, предвещавшая что-то недоброе. С секунды на секунду могла вспыхнуть паника. Но в этот критический момент раздался насмешливый голос Гугли:
— Що, злякався вже? А нащо ж ты писни спивав, що в води мы нэ утонэм и в огни мы нэ сгорым?
От этой шутки будто лопнула невидимая оболочка, удерживавшая напряжение людей, раздался смех.
— Полный, самый полный! — снова и снова подавал команду наш капитан.