— Ох, сколько же вас, гадов, тут накопилось! — удивился командир роты, увидев гитлеровцев в лощине.
Метрах в пятнадцати от себя он заметил трех ползущих немцев. Схватил гранату, хотел бросить в них, но гитлеровцы опередили его. За спиной Мартынова сверкнула молния, раздался оглушительный грохот, и что-то острое толкнуло его в плечо. Падая, он заметил, что граната все-таки взорвалась именно там, куда он намеревался ее бросить.
«Как же это получилось? Уж не бред ли?» — подумал он. Проверил. Граната в руках.
— Ты жив? — спросил его вернувшийся Поленица.
— А, это ты? Спасибо тебе, политрук! Вовремя подоспел и удачно бросил гранату.
Приказав бойцам вынести с поля боя командира роты, Поленица принял на себя командование.
Снизу, от Волги, донеслась ружейная и автоматная стрельба.
«Что это?» — подумал политрук, не зная, что первая группа автоматчиков, брошенная фашистами от Госбанка, по лощине пробралась к Волге и вела бой со стрелковой ротой 42-го полка.
Оценив обстановку, политрук приказал командиру взвода Коломойцеву перерезать овраг, а взводом Джаваги ударил по гитлеровцам, оказавшимся между стрелковой ротой и взводом Джаваги, и вскоре разгромил их. Затем пулеметчики стали теснить вторую группу фашистов к зданию Госбанка.
Огрызаясь, гитлеровцы поспешно отходили вверх по оврагу, к заводу, и там окапывались. К этому времени взвод Маховика освободил завод, вышел к его южной стене, накрыл гитлеровцев фланговым пулеметным огнем.
Оставляя убитых и раненых, враг откатился на старые позиции. И только несколько фашистов, засевших у обрыва овражка, все еще простреливали долину.
Наступал рассвет.
— Товарищ политрук, разрешите мне с моим расчетом пробраться к этим стрекачам? — обратился сержант Родичев к Поленице.
— Разрешаю.
Придерживаясь ближе к обрыву, четверо смельчаков устремились по дну оврага, заросшему корявым кустарником, навстречу смертельной опасности. Подползая к немцам, Родичев скомандовал:
— К бою!
Над оврагом грохнуло четыре взрыва гранат, раздались автоматные очереди, гвардейцы выскочили на гребень кручи. Здесь лежало несколько трупов. Остальные гитлеровцы, как призрачные тени, исчезли в темноте.
На холмике, похожем на могильник древних кочевников, сержант приказал окопаться. Но не успели бойцы взяться за лопаты, как из черных оконных проемов Госбанка блеснуло огнем и пули глухо застучали по курганчику. Ранило двух пулеметчиков, и здесь так кстати появился Поленица.
— Пулеметы сюда! — распорядился он.
Гвардейцы вытащили на курган два пулемета, открыли ответный огонь по Госбанку.
Под пулеметным и минометным огнем рыли ход сообщения, оборудовали огневую позицию на курганчике. В суматохе я не заметил, как рассвело. Харитонов восхищался:
— Смотри, комиссар, какое красивое утро встречает нас.
Из-за горизонта медленно поднимался кроваво-красный диск солнца, и его косые лучи золотой россыпью отражались на спокойной глади Волги.
— Хорошая примета, комбат. Она знаменует нашу победу.
— Я тоже так думаю, — согласился майор, всматриваясь в чистое небо. — А денек-то сегодня, насколько я понимаю, летным будет. Нужно полагать, что фрицы вот-вот начнут бомбить.
— Почему же «вот-вот», если они уже летят вон какой стаей? — заметил начальник штаба.
— Точно, черт их побери, торопятся, — подтвердил комбат.
— Воздух!.. Воздух!.. — раздалось по всей обороне.
С левого берега ударили зенитки. Дымчато-белые хлопья усеяли небо вокруг стаи «юнкерсов», которые уже гудели над нами.
— Пять… семнадцать… сорок два… шестьдесят семь… — считал самолеты с черными крестами связной Шарафутдинов.
Над Волгой вражеские бомбардировщики сделали крутой разворот. И тут же стали пикировать на нас. Мы поспешили в щели.
Гул моторов, завывание бомб и сирен, стрельба пулеметов и противотанковых ружей — все слилось в единый страшный грохот. Потом последовали один за другим оглушительные взрывы, качнулась земля, и бурый песчаник посыпался со стен окопов.
За первой волной бомбардировщиков шла вторая. И я невольно вспомнил слова речника: «Вы еще не знаете, что здесь делается днем».
— По щелям! — снова крикнул Харитонов.
На этот раз бомбовые взрывы прогремели где-то в стороне от нас.
— Кажется, пронесло! — выбираясь из щели, сказал Харитонов.
Мы последовали за ним. Над берегом висела густая серая пыль, и остро пахло сгоревшим тротилом.
— Установлена связь с ротами, товарищ комиссар. С вами хочет говорить политрук второй роты, — доложил связист и подал мне телефонную трубку.
— Товарищ «второй». Завод нами занят полностью, — докладывал Поленица — Подбросьте орехов и семечек, — так условно назывались гранаты и патроны. — Есть раненые.
Я сказал об этом Харитонову и предложил:
— Хорошо бы пройти туда сейчас.
— Конечно, надо бы там побывать, — быстро согласился он, — но как туда днем проберешься?
— Попробую, — решился я и спросил телефониста:
— Можно пройти сейчас во вторую роту?
— Трудно, товарищ комиссар, но если надо, проберемся. Есть задание?
— Меня проводить.
— Есть проводить вас! — бодро ответил боец.
И тут я услышал:
— Зачем он поведет? Со мной пойдем, товарищ комиссар. Я дорогу туда лучше знаю. Два раза уже там был, — ревниво отозвался связной Шарафутдинов, стоявший здесь же.
— А что же вы молчали? — спросил я, глядя в его почти детское лицо, покрытое мелкими веснушками.
— Хотел сказать, да думал, ругать станете.
— Конечно, если без дела туда-сюда ползать будете.
— Зачем без дела, товарищ комиссар? Воду, письма таскал.
— А что, там воды нет?
— Какая там вода! Немец все пожег, поломал. Одну золу да куски кирпича оставил.
Шарафутдинов, увешанный флягами с водой, два солдата с боеприпасами и я поднялись на прибрежный косогор. Там связной огляделся, кивнул головой вправо, сказал:
— Туда надо ползти, — и легко скользнул в еще дымящуюся воронку. Мы поползли за ним.
Пробираясь от воронки к воронке по местам, где еще вчера располагались кварталы домов рабочих, мы натыкались на деревянные обломки, искореженный металл, обугленные трупы. То и дело пережидали налеты мин и снарядов. Наконец, Шарафутдинов перебежал к надежному прикрытию — к массивной стене дома. Весь мокрый от пота, он предложил:
— Давайте немножко отдохнем.
Мы присели. За стеной глухо «бубнил» пулемет. А со стороны пивоваренного завода доносились взрывы гранат и густая стрельба.
Наспех покурив, собрались продолжать свой путь. Но в этот момент вдоль стены пробежал порыв ветерка, и рядом с нами в кирпичах зашуршали, словно ожившие, страницы книг. Стали просматривать их. Под руку мне попались небольшой томик стихов А. Пушкина, роман «Как закалялась сталь» Н. Островского и другие интересные книги. Я прихватил их с собой.
Поползли дальше. Вскоре оказались в одном из домов. В нем были груды кирпича, железобетона, перемешанные с разбитыми диванами, столами и всем другим, что еще недавно называлось домашней обстановкой. Как со дна колодца, через пять этажей, голубым пятном виднелось небо. Всюду гулял ветер, громыхая сорванной кровлей.
В этом хаосе наши гвардейцы занимали огневые позиции, а рядом, за стеной, слышалась немецкая речь.
По завалам и узким закоулкам Шарафутдинов проводил нас в полутемное подвальное помещение. Там Мясников доложил мне:
— Второй взвод первой пулеметной роты отбил у врага дом и отражает атаку за атакой. Огнем станковых пулеметов и противотанковых ружей уничтожили до взвода вражеской пехоты. Настроение бодрое!..
Я крепко обнял замполитрука и поблагодарил воинов за мужество, беспримерную отвагу. Глаза бойцов радостно блестели.
Мы смотрели через оконный проем на улицу. Там над развалинами взвилась зеленая ракета, и тотчас же отозвался пулемет.