— Прошу прощения, — вмешался Ричард Сент-Вир, — если вы намекаете на то, что она моя любовница, должен сказать, что это не так. И вам, милорд, это должно быть хорошо известно.
— Так это или не так, меня не касается, — холодно произнес Феррис. — В том случае, если вы не сможете предъявить мою служанку Совету да еще добиться от нее показаний, что она-де передавала мечнику мои сообщения, боюсь, рассмотрение этого дела придется отменить за отсутствием доказательств.
— А как насчет перстня с рубином? — обратился Алек к Феррису так тихо, что Ричард едва его слышал. В голосе друга снова звучали знакомые насмешливые нотки.
— Ах, вы об этом, — зычно начал Феррис, работая на публику. — Ну конечно. Похищенный…
— Он мой, — прошелестел Алек и с изяществом, которое сделало бы честь любому актеру, выставил вперед руку. На пальце ярким пламенем полыхнул рубин. — Он всегда принадлежал мне и всегда будет мне принадлежать. Я узнал кольцо сразу же, как только Ричард принес его домой. Ах да, — продолжил вкрадчиво мурлыкать Алек, — вам, наверное, изменила память. Очень жаль, ведь я специально оделся сегодня в черное, в надежде, что вы меня узнаете. Впрочем, было бы неправильно требовать от вас невозможного, ведь вам не дано видеть столь ясно, сколь всем нам…
Оскорбление попало в цель; Феррис сжал кулаки. Ричарду стало интересно, как он станет защищать Алека, если Феррис решит его убить на глазах всего Совета.
— Милорд? — Бэзил Холлидей попытался вернуть Ферриса с небес на землю, но дракон-канцлер застыл как громом пораженный, сравнивая стоявшего перед ним нобиля с тем молодым человеком, который его чуть не толкнул, взлетев по ступенькам таверны в Приречье.
Ричард утверждал, что его друг когда-то был студентом. Еще поговаривали, что у него острый язык…
«Спасибо, Катерина, я его видел. Он очень высокого роста…»
Он действительно высок и сейчас гораздо красивее, чем тогда, — со спутанными волосами, ниспадающими на лицо, и вправду одетый в черное, — тогда это был драный студенческий наряд. Феррис вспомнил, как спрашивал о мечнике, и хозяйка таверны, сдавленно смеясь, ответила: «Сэр, вам лучше обратиться к ученому дружку Сент-Вира. Он в последнее время единственный, кто знает, где бродит Ричард». И Феррис видел, как Алек прошмыгнул мимо него к дверям, заметил тонкую кость… Нет, он бы никогда не подумал, что источающий сладкий яд наглец, оскорбивший его в особняке у Дианы, и оборванец из трактира — одно и то же лицо.
Значит, герцогине все рассказал ее родственничек, а Катерина тут ни при чем. Да, выслушав этого наглеца, Диана наверняка догадалась обо всем, что сделал Феррис, и обо всем, что он еще намеревается совершить. Энтони захотелось расхохотаться — какой же он глупец! А он все никак не мог понять, отчего она больше не желает его видеть, изводил себя, словно ревнивый муж, тогда как разгадка была у него под носом. Все это время в руках Дианы находились ключи к его будущему, планам и задумкам.
Диана проведала о его предательстве. Такую подлость, совершенную любовником и учеником, она ни за что не простит. Бэзил Холлидей был ее любимцем, воплощением надежд, которые она возлагала на будущее города. Она наняла мечника по имени Линч, чтобы тот выступил в защиту Холлидея и бросил герцогу Карлейскому вызов. Герцога ей удалось отпугнуть. Феррис пытался избавиться от политического соперника, и прощения бывшей любовницы ждать бесполезно. Кроме того, Энтони обставил все так, что приказы якобы исходили от Дианы, и это еще больше отягощало его вину в глазах герцогини.
Он надеялся, что все сложится совсем иначе. Он рассчитывал, что ему хватит силы убеждения и он уговорит Сент-Вира выполнить задание. Когда же мечник стал упорствовать, Феррис вдруг вспомнил о лежащем в кармане медальоне Тремонтенов, который в тот вечер совсем для другого ему одолжила герцогиня. Энтони решил показать медальон мечнику. Тогда этот ход показался лорду верхом находчивости. Он еще подумал, что, если настанет день, и Сент-Вира призовут на суд за убийство Холлидея, улика укажет на Тремонтен, и герцогиня, наконец, будет вынуждена вступить в Зал Совета, чтобы защищать свой дом перед ним, Феррисом, новым Великим канцлером…
Одно повлекло другое. После того как он начал претворять в жизнь эту затею с медальоном, Феррису показалось вполне естественным дать Сент-Виру перстень с рубином, принадлежавший Тремонтенам, — было бы глупо упускать возможность подкинуть еще одну улику. Этот перстень он однажды получил в подарок от Дианы — герцогиня сказала, что отдает его в залог, вот Энтони и подумал, что она решила расстаться с кольцом навсегда. Феррис понимал, что его погубила страсть к мелочам, склонность все усложнять и вера в то, что он умеет всех держать в кулаке.
И вот теперь он угодил в силки, которые сам же и расставил. Если бы он не взревновал к Годвину и не стал бы помогать Горну, Сент-Вир никогда бы не предстал перед Советом, и Алек никогда бы не вернулся на Всхолмье, чтобы защитить своего возлюбленного…
Что ж, он все еще может взять на себя вину за смерть Горна — и похоже, именно это он и сделает. Лорд Дэвид хочет спасти жизнь друга, а Диана — растоптать бывшего любовника. И это герцогине вполне под силу. Она специально позаботилась, чтобы сегодня собралось побольше свидетелей, — на заседание пришли все нобили города. Если Феррис откажется прийти на помощь и выручить Сент-Вира, Тремонтены предадут огласке заговор против Холлидея.
— Итак, что вы скажете, милорд? — громко, так, чтобы все слышали, спросил Алек. — Вы по-прежнему считаете, что нам следует отказаться от рассмотрения данного дела? Дело в том, что вы правы, — я не могу, словно туза из рукава, вытащить вашу служанку. Свидетельствовать против вас некому.
Феррис понял, что наступил решающий момент. Энтони стоял на рубеже, разделявшем прошлое и будущее, великолепно осознавая — его поступок сейчас повлияет и на то, и на другое. Феррис понял, что ситуацию надо брать в свои руки. Как? Он знал. Он добровольно у всех на глазах сам себя погубит.
Лорд Феррис повернулся так, чтобы одним боком стать к зрителям, а другим — к суду пэров. Он обратился к Алеку, однако говорил достаточно громко, чтобы его слышали все. Его зычный голос, благодаря которому Феррису не раз удавалось склонить мнение членов Совета в свою пользу, эхом разносился под сводами зала:
— Милорд, вам ничего не нужно вытаскивать из рукава. Ваши слова пробудили во мне столь сильное чувство стыда, каковое я надеялся ни разу в жизни не изведать. Ради торжества правосудия я не должен молчать. Вы вправе сказать, что я хочу обесчестить себя ради сохранения собственного достоинства, но все же я считаю, что нельзя спасти свою честь, осудив невинного.
— Очень интересно, — заметил Алек, — а играть словами, чтобы спасти свою честь, можно? Впрочем, продолжайте.
После того как Феррис пришел к справедливому выводу, что замечание Алека больше никто не услышал, он заговорил снова:
— Милорды, вам вершить праведный суд. А честь пусть принадлежит мэтру Сент-Виру. — Ричард почувствовал, что краснеет от смущения. Если лорд Феррис решил устроить спектакль, что ж, дело его, вот только мечнику было не по вкусу принимать в нем участие. — Ныне же перед всеми вами я добровольно сознаюсь, что, встречаясь с Сент-Виром, действительно выдавал себя за доверенное лицо Тремонтенов, и в результате таковых действий лорд Горн принял смерть.
«Самое интересное, что это правда», — самодовольно подумал Феррис.
Бэзил Холлидей смотрел на Энтони, со всей очевидностью отказываясь верить собственным ушам.
Все судьи, окоченев, молча взирали на пэра, входившего в их число, который вышел к залу и сам себя погубил. Зрители кричали, спорили, сравнивали записи.
— Тони, что вы делаете? — перекрывая шум, обратился к лорду Холлидей.
Феррис вновь оседлал свой любимый конек — манипулирование людьми. Ощутив приятное волнение, Энтони мрачно посмотрел Великому канцлеру в глаза и произнес:
— Как бы мне хотелось, чтобы все это было ложью. Я, право, очень бы этого желал. — Он говорил совершенно искренне.