И девочка, которая учится на одни единицы, вышла вперёд и поздоровалась с нами, слегка присев, как это делают все немецкие девочки. На нас смотрело открыто и ясно худенькое милое лицо с большими задумчивыми тёмными глазами.
— Как же ты так, Бербель?.. — пробормотала Анна Сергеевна, отчего-то смутившись.
— У нас многие хорошо учатся, — просто сказала Бербель. — Вот у Георга тоже все единицы.
— У меня двойка по пению и рисованию, — возразил мальчик в роговых очках.
И тут только открылась нам ужасная наша ошибка. В Германии отметки ставятся не так, как в наших школах, а наоборот: высшая отметка — единица, низшая — пятёрка. Самое печальное — у нас не было второго пионерского значка. Круглое лицо Анны Сергеевны так покраснело, что даже седые волосы подсветились красным. Из неловкого положения нас вывел… Курт.
Растолкав товарищей, он вышел вперёд и протянул Бербель значок.
— На… возьми… — сказал он хрипло.
— Нет, Курт, — ответила Бербель, — пусть значок останется у тебя. И ты докажешь московским пионерам, что это не ошибка. А если тебе будет очень трудно, Курт, мы тебе поможем. Правда, ребята?..
Сны
Дима и Саша возвращались из школы вместе. В школу они ходили тоже вместе. Вместе играли во дворе, вместе завтракали, обедали и ужинали. Они жили в одной квартире, их матери преподавали в одном и том же институте, и поручены мальчики были заботам одной и той же бабушки — Диминой бабушки. Им не оставалось ничего иного, как дружить, несмотря на разницу в возрасте и общественном положении. Дима был третьеклассником и пионером, Саша первый год ходил в школу и мог лишь мечтать о пионерском галстуке. Саше льстила дружба с третьеклассником. Дима был бы не прочь покровительствовать младшему, если б не Сашин несносный язык.
Вот и сейчас, едва они вышли из дверей школы, как Саша произнёс восторженным голосом:
— Смотри! Правда они похожи на новорождённых цыплят?
— Кто? — сухо спросил Дима, хотя отлично понял, к чему относится Сашино восклицание.
Из-за чугунной ограды школьного сада клён выбросил в переулок длинные ветви с ярко-жёлтыми листьями. Было начало ноября, листья с деревьев давно облетели, только клён сохранял свой последний золотистый наряд.
— Ничего не похожи, — угрюмо сказал Дима. — Цыплята круглые, а листья зубчатые.
— Правда! — с лёгкостью согласился Саша. — Они больше похожи на руки с растопыренными пальцами. Смотри, — засмеялся он, — вот эти руки давно не умывались! — и показал на слипшиеся в ком чёрные, сопревшие листья.
Дима ничего не ответил. Его раздражала манера Саши говорить всякие неожиданные и, как ему казалось, бессмысленные вещи. Самое обидное — что эти нелепости нередко нравились взрослым. Так, вчера мама рассказывала отцу, что на праздники к ним приедет её двоюродная сестра Вероника.
— Вероника? — задумчиво повторил находившийся при этом Саша. — Красивое имя — Вероника. Будто белая птица пролетела над озером.
А когда Саша ушёл к себе, отец заметил:
— Занятный товарищ!..
— Ломается, — ревниво сказал Дима, но в глубине души он чувствовал, что Саша не ломается: недаром он сам никогда не запоминал своих словечек.
Но оттого Диме лишь сильнее хотелось показать всем, что Саша вовсе не занятный, а самый пустой человек, выдумщик и кривляка.
— А вон тот дядька, — послышался опять голос Саши, — сейчас полетит на своих усах.
Дима поднял голову и увидел на крыше двухэтажного дома пожилого мужчину с огромными и разлётистыми рыжими усами. Мужчина командовал отрядом подростков, укреплявших под карнизом гирлянду разноцветных ламп. Его роскошные усы раздувались по ветру, и впрямь можно было поверить, что он вот-вот полетит.
«Я бы сам мог это придумать, если б увидел его раньше», — с досадой подумал Дима. Он огляделся. Тихий арбатский переулок готовился к близкому празднику. Дворник в белом фартуке красил парадную дверь; две женщины, пожилая и молодая, приколачивали к стене лозунг, написанный мелом на кумачовом полотнище; в конце переулка тянули транспарант на крышу семиэтажного дома. Лёгкая, тут же подавленная улыбка тронула Димины губы. Искоса взглянув на Сашу, он сказал:
— Папа обещал взять меня на демонстрацию!.. Мы пойдём, как двое мужчин!..
В ответ послышался глубокий вздох. Сашин папа работал метеорологом в Арктике, и вот уже второй год, как Саша слышал своего папу только по радио. Да и то он никогда не узнавал папин голос. Быть может, потому, что по радио папа говорил так, будто обращался не к Саше, а ко всем мальчикам Москвы.