Мистер Духр сразу понял, что никто, кроме этого философа, который столько повидал на своём веку, побывал во всех частях света, ездил и в Европу и в Америку, прочитал даже несколько книг и выдержал тысячу испытаний в различных делах, требующих большой ловкости, а также стал благодаря своему знатному имени одним из ведущих политических деятелей, не избавит его от цепких лап господина редактора. Конечно же, только господин доктор Али Акбар Дипломаси, этот, с позволения сказать, и учёный, и литератор, и артист, разбирается во всех областях политики, журналистики и театра, в том, о чём сейчас болтает уважаемый редактор.
Да и кому же, как не ему, доктору Дипломаси, знать, что такое журнальная статья, театр и хорошо произнесённая речь? Разве в этих вопросах понимает что-нибудь косноязычный доктор Тейэби, или бестолковый Алак Бедани, или неотёсанный Джавал Аммамеи, которому непрерывное курение и болтовня о высоких материях не дают возможности заниматься каким-либо другим делом?
Как только эти два доктора-политикана приблизились к мистеру Духру, он на своём весьма оригинальном персидском говоре, изобретённом покойным доктором Журденом, который в течение пятидесяти лет произносил на нём проповеди в церкви евангелистов, обратился к господину ректору университета и сказал:
— Кашподин доктор, фи шитали штатью кашподина редактора в журнале «Шемиране Мосаввар»?
— Какую статью вы изволите иметь в виду?
— Штатью «За штальным занавешом».
— Ну, конечно! Разве найдётся хоть один человек, который бы её не прочитал?
— Какофо мнение фашего префошходительштва?
— О, это в самом деле шедевр!
— Расфе фы ф академии наук не предлошили предштавить её к премии? Не думаете ли фы, что кашподин доштоин того, чтобы ему пришфоили зфание почётного доктора литературы?
Тут господин доктор Али Акбар Дипломаси со свойственным ему коварством, благодаря которому он всегда одним выстрелом убивал сразу двух зайцев и даже во время шутки стремился уколоть и живого и мёртвого, весь мир и всё человечество, не удержался и с лицемерной улыбкой, как бы шутя, сказал:
— Нам нет необходимости делать это. Он может, как и другие, в особенности некоторые его коллеги журналисты, которые именуют себя докторами, сам назваться доктором. Ведь он же им ни в чём не уступает.
— Ей-боху, я не иранец, но от фсех иранцев я шлышал, што они полушают ишклюшительное нашлаждение от чтения этой штатьи.
Господин Дельбан, уважаемый депутат от города Хал— хала, редактор журнала «Шемиране Мосаввар» и директор зрелищного предприятия «Шемираи», прищурив глаза, сказал:
— Помилуйте, мистер Духр.
— Нет, не подумайте, што это комплимент, я гофорю истинную прафду. Фы знаете, мы, американцы, никогда не лжём.
Господин доктор Али Акбар Дипломаси снова с коварной улыбкой сказал:
— Помилуй бог.
Господин доктор Музани не желал ударить лицом в грязь. Считая, что у него нет оснований хранить молчание в присутствии какого-то ректора университета и какого-то уважаемого депутата парламента, журналиста и актёра, а также какого-то советника посольства заатлантической державы, он тоже вмешался в разговор:
— В особенности в серьёзных вопросах, как, например, эта необычайно важная статья, которую господин Дельбан напечатал в журнале «Шемиране Мосаввар».
Едва уста уважаемого депутата от Махаллата произнесли последние слова, как его ноги, прочно удерживавшие грузное тело, подкосились, и, если бы все три его собеседника сразу не подхватили его под руки, почтенный нос господина депутата коснулся бы разостланного на полу ковра господина Доулатдуста, приобретённого им по цене двести туманов за метр.
Уважаемый депутат не был повинен в этом инциденте. Он стоял спиной к танцующим и не видел, как хозяйка дома ханум Доулатдуст, с наслаждением покачиваясь в ритме танца в объятиях Хушанга Сарджуи-заде, налетела на него всей мощью своей огромной туши.
Разве можно в том, что господин депутат потерял равновесие, обвинить ханум Доулатдуст? Во-первых, всякий, кто в пятьдесят лет, да ещё с такой фигурой, учится танцевать, безусловно, не может научиться этому лучше нашей дорогой Нахид, а во-вторых, проклятый Хушанг очень хотел в присутствии нескольких сот человек уважаемых гостей, военных и штатских, политических и неполитических воротил, государственных и негосударственных служащих, национальных и ненациональных деятелей продемонстрировать свою привязанность к звезде и царице красоты сегодняшнего бала, к хозяйке дома, имя которой не сходило с уст гостей, показать свою интимную близость с ней. Худой и тщедушный, он прилагал все усилия к тому, чтобы вращать в танце эту необыкновенно моложавую, прекрасно сложенную и очень красивую женщину, и упустил из виду, что у его дамы может закружиться голова и, когда они приблизятся к самым стройным и твёрдо стоящим на ногах, к самым солидным депутатам иранского народа, она может нечаянно толкнуть их. Итак, если бы мистер Духр, высокопоставленный представитель американского посольства, вместе с депутатом, журналистом и достойным артистом, а также с ректором университета, доктором педагогики, не подхватили вовремя под руки этот тяжелейший столп иранского конституционализма, он растянулся бы на полу, а это означало бы грандиозный скандал. Но не успели они отпустить руки уважаемого депутата, как вновь произошло столкновение. Дивизионный генерал Меджази, весьма благовоспитанный, скромный и доблестный офицер иранской армии, с которого спала спесь после его последней поездки в Лондон и который в связи с этим согласился танцевать с мадам Норвежи, супругой начальника главного управления пропаганды, в вихре танца с военной бесцеремонностью столкнул покрытую крепдешином спину сасанидской принцессы, рождённой в Норвегии, с согбенной под грузом учёности спиной ректора университета.