Теперь одному богу известно, сколько дней, сколько ночей и сколько месяцев перед его глазами встают то эта самая лавчонка, в которой он продавал мороженое, то дом господина Ахмада Бехина Йезди, знаменитого судьи шахиншахского правительства, то те старые и молодые аристократы — иранцы и иностранцы, мусульмане и неверные, которые приходили в этот дом и которых он видел.
Один за другим он вспоминает вопросы господина следователя, которые тот задавал ему в узкой комнате у ветхого стола. Перед, его глазами скачут в диком танце картонные папки дел, набитые бумагами.
Стоит ему сомкнуть веки, как в его памяти всплывают образы людей, которых он встречал в своей жизни. И как он ни старается разглядеть на их лицах хотя бы крупицу милосердия, сострадания, сочувствия, он не находит их — ни один из них не уступает другому в чёрствости и бездушии. И кажется ему, будто кто-то всё время нашёптывает ему: «Жёлтая собака — родной брат шакалу», «Рыжий чёрт ничем не уступает синему чёрту».
Иногда, когда перед Аббасом раскрываются тюремные двери и он выходит во двор, до его слуха доносятся гудки автомобилей, быстро мчащихся над тюрьмой Гаер по Шамиранской дороге. Эти гудки причиняют ему невыразимую боль: он знает, что все мучения, выпавшие на его долю, — дело рук владельцев этих роскошных, разноцветных автомобилей, людей, противные рожи которых он много раз видел и которые так часто проходили мимо него.
О, как ему хотелось ещё хоть раз вернуться в свою лавчонку, посидеть за своими лотками! Но теперь, если бы он увидел кого-нибудь из этих господ проходящим мимо его лавки, он накинулся бы на него, схватил бы его за грудки и, вцепившись в глотку, отправил бы к праотцам. Он отомстил бы им за себя, за жену, за детей, за друзей и знакомых, за своих покупателей, за своих сограждан, за простых людей, за всех несчастных и обездоленных людей этого города и страны. Он отомстил бы им даже за Мешхеди Мохаммеда Голи и за Хаву Солтан.
Думая об этом, Аббас осматривал тюремную камеру и теснившихся в ней заключённых. Охваченный жгучим горем, скорбно покачивая головой, он вместе с ними переживал их несчастье, сочувствовал им, и на глаза его навёртывались слёзы. Делая вид, будто он вытирает со лба пот, он украдкой вытирал глаза и смахивал на землю тяжёлые, горькие слёзы.
За долгие дни и ночи, проведённые им вместе с этими несчастными людьми, он многое узнал и к его жизненному опыту прибавилось немало ценного.
Единственным развлечением узников, когда надзиратели оставляют их в покое и они остаются одни, являются рассказы о своих злоключениях.
История каждого вызывает большое сострадание. Почти все эти люди — жертвы низких и грязных интриг влиятельных и могущественных преступников, стоящих у кормила государственного аппарата.
Теперь уже Аббас хорошо знает, что этот гнусный, грязный аппарат является более гнусным, продажным и грязным, чем любой вертеп.
Он лучше всех знает, как негодяи, сидящие там, замешанные в самых мерзких делах, связанные круговой порукой, с потрясающим бесстыдством защищают друг друга, смотрят сквозь пальцы на преступления своих коллег, покрывают их кражи и позорнейшие дела. Он знает, какими способами они убирают со своего пути всякого, кто не хочет помогать им или становится поперёк дороги, как они уничтожают тех, кто может, по их мнению, принести им хотя бы малейший вред, как они бросают в тюрьму всех, кто начинает разбираться в их делах или узнаёт, подобно Аббасу, что-нибудь об их тайнах, и осуждают несчастных на пожизненное заключение. Он знает, что и судья, и прокурор, и защитник, и следователь, и надзиратель, и старший надзиратель, и министр, и депутат, и придворный, и все остальные, кто стоит у кормила государства, работают рука об руку с этими подлыми людьми.
Все, кто, как черви, копошатся в этой тюрьме — несчастные жертвы кого-нибудь из этих профессиональных преступников. Подобно тому как люди стараются избежать чумы и холеры, им надо избегать этих гнусных мерзавцев, иначе их постигнет такая же участь, как и Аббаса.
Когда эта мысль пришла в голову Аббасу, он ещё раз окинул взором сидящих вокруг него заключённых. Он внимательно всматривался в их лица, вспоминал историю каждого, печально вздыхал, и снова на глаза его навёртывались слёзы. Он тайком сжимал кулаки. Как ему хотелось встретить здесь сейчас хотя бы одного из них, чтобы он мог собственными руками размозжить ему череп!
Аббас знал, что, если даже ему не удастся отомстить за себя этим негодяям, лишённым совести и чести, всё равно наступит день, когда за него отомстят другие, всё равно, как бы долго ни пришлось ждать, когда-нибудь его сын, внук или правнук отомстят за него и в конце концов десница божественного возмездия покарает их.