Но свой выбор он делал вовсе не по зову крови – люди из службы Моссад, с которыми он по собственной инициативе пошёл на сотрудничество, помогли ему натурализоваться в стране обетованной и без подтверждённого еврейства – слишком ценной информацией была переполнена голова обратившегося к ним человека.
Сам же Лазаридис, работая в высоких эшелонах власти, имел возможность убедиться, что легендарная служба присутствует в мире повсюду, словно неуловимый ветерок, который при необходимости может внезапно стать локальным смерчем или вызвать масштабную бурю…
Следует отметить, что психологов-аналитиков из Моссада своим супер-эго Лазаридис тогда серьёзно озадачил.
– Опасный урод и бесценный самородок в одном лице! – заявили они после сложной серии собеседований и изощрённых тестов. – Этот экземпляр может быть управляем только в условиях игры, достойной его интеллекта. А интеллектуальный потенциал его, по большинству измерений – чрезвычайно высок. Неординарный тип, если не сказать – уникальный…
Нужную информацию из неофита, естественно, откачали. Кладовые его памяти, как жёсткий диск компьютера, специалисты из аналитического управления вскрывали неспешно и планомерно – архив за архивом, папку за папкой, файл за файлом. Люди, начинённые столь обширными сведениями, попадали к ним не часто.
Когда Гольдштейн уже через месяц с начала общения заговорил на иврите – его кураторов это даже не удивило…
Затем Сержа отпустили в свободное плавание, но с плотным негласным надзором – к нему изящно, с полной иллюзией собственного выбора, подвели незаменимого помощника Здена Гловацкого.
С тех пор по особой агентурной картотеке Моссада Лазаридис-Гольдштейн проходил под псевдонимом «Девственник». Офицер, предложивший такое определение, и сам не знал, почему он его выбрал – как на ухо кто-то шепнул. Но это реально соответствовало гендерному статусу агента, и псевдоним утвердили…
В знак расположения к новообращённому гражданину, ему гарантировали покровительство и защиту, помогли надёжно вложить деньги в недвижимость в Израиле и в Европе.
Но Гольдштейн теперь сидел у своих покровителей на крепком крючке: при необходимости его было за что закрыть в тюрьму, а деньги и имущество – конфисковать в пользу новой родины, но, как сказали бы французы – глупо сажать на цепь собачку, которая умеет искать в лесу вкусные трюфели.
Предполагалось, что достойную игру для себя Лазаридис-Гольдштейн скоро обязательно найдёт, равно как и общественно полезное применение для денег на своих счетах…
Освоившись в условиях другого мира и оценив свой капитал в окружающей системе координат, Гольдштейн обнаружил, что тот не настолько велик, как это казалось ему раньше по меркам неискушённого советского человека. И он решил восстановить героиновый транзит уже без участия Растопчина, по иному плану.
Теперь это стало гораздо проще: все границы между Афганистаном и Россией были дырявыми, а главное – уже не было особой нужды тащить товар в Европу – потрясённая переменами Россия сама стала огромным рынком для сбыта наркотиков.
Валерий Сергеевич прекрасно видел, что ни одна территория в мире не может предоставить таких бескрайних возможностей – система безопасности страны на тот момент была мало кому опасна.
– А чего они ещё ждали, когда спускали штаны перед циничными дядями? – с глубокомысленным сарказмом заметил Другой. – Вот и подхватили синдром государственного иммунодефицита: теперь там любая зараза – прививается легко, распространяется быстро и может грозить летальным исходом…
Лично возвращаться в Россию, даже на короткое время, Гольдштейн, разумеется, не собирался.
Он вспомнил и вызвал в Вену своего однокашника по университету, Элгазы Юнусбекова, который в своё время сделал успешную карьеру в центральном комитете комсомола Таджикистана, а затем, как это нередко случалось с успешными комсомольцами, оказался на службе в КГБ республики.
Элгазы был очень обязан Лазаридису, потому что его жизненная карьера могла закончиться, не начавшись: на выпускном курсе университета он был задержан милицией при покупке порнографического журнала у студента из Восточной Германии. История грозила сексуально озабоченному таджику потерей не только комсомольского билета, но и близкого диплома, а при худшем стечении обстоятельств она могла обернуться и уголовной статьёй.