Раз доктор говорит, значит, — надо. Я разделся, лег на оленьи шкуры. Ширшов налил себе на руки скипидару. А руки у «профессора», признаться, были не первой чистоты — в копоти, в масле… Вот он стал растирать меня. Что такое? От скипидара руки у «профессора» стали чистые, зато у меня спина стала полосатая, как у зебры.
Все-таки он меня вылечил.
Когда нас выбирали в Верховный Совет СССР, ребята на родине Ширшова, в городе Днепропетровске, распевали:
Нам рассказали об этом по радио, и мы стали величать Петю по-новому: «профессор Ширшович». «Профессор» и сам любил стихи.
Однажды я видел: около палатки стоит «Ширшович» Перед ним Веселый. Ширшов с жаром декламирует:
И после каждой строчки угощает Веселого колбасой. Веселый восторженно виляет хвостом, радуется, и сразу видно, что стихи Ширшова ему по вкусу…
МЕДВЕДИ
Веселый был настоящий полярник. Он устраивал свои «базы» — закапывал в снег остатки своей еды. Он был умный, толковый пес, только слегка вороватый: частенько забирался на наши склады. Я его один раз поймал: озираясь, он откапывал мясо. Я с ним, признаться, не стал церемониться и отлупил как следует.
— Не смей сюда ходить!
Что же он сделал? Пока били, он терпел. А потом обошел кругом километра на полтора, чтобы следов не заметили, и опять забрался в склад.
Пришлось его привязать к нартам. Но это было тоже плохо. Вот что однажды у нас случилось.
Как-то ночью Кренкель вышел из палатки и вдруг закричал нечеловеческим голосом:
— Медведи! Медведица и два медвежонка! Скорей вставайте!
Мы уже спали. Но тут мы оделись в три счета, выскочили. Видим: Эрнст стреляет в косолапых, а те удирают во всю прыть. Поди лови их за хвост!
Что тут было с Веселым! Он выл, рвался, метался, тянул за собой тяжелые нарты. Я быстро отвязал его. Он пулей понесся к медведям, но, пока мы подбежали, их уже и след простыл.
Мы вернулись в палатку. А Веселый долго еще носился по льдам. Прибежал только через три часа. И всё скулил, жаловался, терся у ног, точно он виноват, что упустили медведей.
— Разучились мы охотиться, братки! — сказал я.
— Да, — отозвался Петя, — сейчас неплохо бы поесть свежей медвежатины!
Теодорыч усмехнулся.
— Убили, не убили, это неважно. Важно, что мы видели медведицу, да еще с медвежатами!
Мы стали рассуждать. Если здесь водятся медведи, значит, и нерпы должны быть. Ведь медведи ими питаются.
И верно. Через несколько дней я увидел в трещине нерпу. «Ну, — думаю, — полакомимся нерпичьей печонкой». Выстрелил, попал. Но убитую нерпу унесло течением под лед. Экая досада!
Попадался нам и морской заяц — лахтак. В этом «зайчике» добрых восемнадцать-двадцать пудов.
Однажды я много часов просидел с ружьем у трещины, терпеливо ждал зайца, мечтал: «Вот зайчик покажется, буду угощать товарищей свежей зайчатинкой!»
Долго ждал, весь продрог, но глупый заяц так и не показался!
Я утешал себя: «Не беда! Зато мы сделали важное открытие: раньше думали, что на полюсе никакой жизни нет. Даже знаменитый Нансен так думал. Но он ошибался. Сколько всякой „живности“ мы уже здесь видели! Петя каждый день достает из морских глубин разных мелких животных. К нам прилетали птицы: чайки, пуночки, чистики… Мы видели лахтака, нерпу, медведей… Жизнь на полюсе есть!
Так и запишем!»
Я вернулся в палатку, сел писать дневник. Как начальник станции «Северный полюс» я каждый день записывал всё, что случалось. Иногда от усталости после работы перо вываливалось из рук, но всё равно я писал. Пока не запишу, спать не лягу.
ВЕЛИКИЙ ПРАЗДНИК
7 ноября мы вместе со всей страной праздновали двадцатилетие Великой Октябрьской социалистической революции.
Засверкали бритвы, мыльная пена покрыла лица, запахло одеколоном. Мы впервые помылись как следует.
Вечером мы, чистенькие, сидели за праздничным «столом». «Стол» ломился от яств. Чего там только не было! И два сорта конфет, и сгущенное молоко, и сыр, и лепешки, и даже кусочек торта, который мы берегли к празднику.
Пировали до пяти утра. Легли спать. Но в девять часов мы все снова были на ногах. Быстро напились чаю. Скорей — к радиоприемнику, скорей слушать родную Москву!