— Я хотел просить вас стать моим женихом, но король опередил меня, объявив о помолвке, — подбирал слова Стив. — Я понимаю, это и для меня было полной неожиданностью, но я правда хотел бы назвать вас своим супругом. Прошу, подумайте, дайте мне шанс. Я отбываю на рассвете, но вернусь через месяц и буду ждать вашего ответа. До встречи, Джеймс.
Имя горчило на губах, но титул произнести было невыносимо, словно этим Стив снова разделял их, а ему хотелось быть ближе к Джеймсу, хоть так, называя его по имени. Постояв у дверей в его покои еще немного в тщетной надежде, что Джеймс откроет ему, поговорит с ним, Стив вернулся обратно в залу, где празднество только набирало обороты.
— Ваше величество, — нашел он Пирса, — еще раз поздравляю вас, и вынужден откланяться. “Эгида” уходит на рассвете.
— Адмирал, рад буду видеть вас через месяц, вернетесь — все будет готово к свадьбе, — пообещал Пирс. — А пока отпускаю вас до будущей встречи.
— До свидания, ваше величество, — поклонился Стив и с чистой совестью покинул прием.
Он мог бы остаться на ночь во дворце, но капитанская каюта на “Эгиде” давно стала его родным домом, и он решил прогуляться прохладной весенней ночью до порта пешком. Еще раз пройти улицами-лучами, освещенными магическими шарами, вдохнуть запах города, который он вновь собирался оставить. Он привык жить в море, жить морем, привык к соленому ветру в лицо и бескрайнему простору, к качающейся палубе под ногами и скрипу снастей.
Стив шел и думал о Джеймсе, молодом принце, таком светлом и красивом, о том, что даже практически не зная его, он хотел назвать его своим. Его не смущала даже металлическая рука Джеймса, которую тот получил взамен покалеченной с помощью одного мага-целителя. Потом мысли плавно переползли на дела насущные, на то, что этот месяц он проведет в плавании, снова будет гоняться за пиратами, хотя Стив уже давно гонялся только за одним — неуловимым, удачливым Кроссбоунзом. Он соврал Джеймсу, когда говорил, что не воюет с пиратами лично. Кроссбоунз был личным, очень личным.
Когда Стив добрался до порта, он увидел, как отшвартовывалась и поднимала паруса какая-то торговая шхуна. Он еще подумал, что капитан, наверное, рисковый парень, или очень торопится, раз решил выходить в море ночью.
Стив не спешил подниматься на борт своего корабля, он стоял и смотрел на свою “Эгиду”, лаская взглядом каждый изгиб корпуса. Он гордился своим фрегатом, зная в нем каждую доску набора, каждое рангоутное дерево. “Эгиду” строили для него, сам Фьюри отвалил из казны немалую сумму, чтобы у молодого адмирала был лучший корабль. Пятьсот человек команды, две пушечные палубы на полсотни пушек, восемнадцать парусов на три мачты и бушприт, под которым красовалась дева в шипастой короне. И все это было его, на корабле он был царь, бог и отец родной для всего экипажа. “Эгида” была быстрым маневренным кораблем. Стив еще раз окинул взглядом свой корабль и поднялся на борт. Вахтенный отдал честь, и почти сразу отбили третью склянку, но судя по небу, у него была еще пара часов, чтобы поспать.
Баки отдал почти все свои деньги, чтобы капитан вышел в море ночью, а не на рассвете, с приливом, как планировал. Небольшая торговая шхуна была лучшим способом убраться подальше от навязанной отцом женитьбы на малознакомом адмирале чужой страны. Он не планировал скитаться вечно, но несколько месяцев, а может, и лет его отсутствия, он надеялся, остудят отцовский пыл его женить, и он спокойно сможет жить дальше, не опасаясь быть выданным замуж без согласия.
Баки никогда не думал, что ему придется вот так вот убегать из родного дома, бежать в неизвестность от человека, который, в целом, был ему даже симпатичным, но сама мысль о навязанной женитьбе, о том, что уже все решено была ему противна. Он был молод и не собирался связывать себя узами брака так рано, не важно, женщина это будет или мужчина.
Сидеть в каюте было скучно, и он вышел на палубу, шхуна с затейливым названием “Игривая” уверенно взрезала форштевнем волну, уходя от берега под всеми парусами. Баки устроился на корме и смотрел, как удаляются огни родного города. Ему было волнительно, ведь впереди его ждало длинное путешествие в другие страны не с королевским кортежем, а вот так, просто. Он был сам по себе, как иногда мечтал. Ветер трепал его длинные волосы, а сам Баки пил его полной грудью. Беззаботный принц, мало знающий о жизни, оставивший отчий дом, он был предоставлен самому себе.
Баки не был большим любителем морских просторов, хотя ему и доводилось путешествовать морем, и он не представлял, чем себя занять. Обычный пассажир, к нему не было какого-то особого отношения, он был предоставлен сам себе.
Первые несколько дней Баки просто спал, убаюканный морской качкой. Ветер был попутный, паруса были полны, и “Игривая” весело бежала по волнам. Время шло своим чередом, Баки привыкал к размеренности морского быта, жизни по склянкам и ни о чем не думал.
Баки на корме вел неспешную беседу с капитаном, когда заметил на горизонте быстро приближающуюся черную точку.
— Что это? — спросил он капитана, указывая вдаль. Тот приник к окуляру подзорной трубы и почти сразу спал с лица.
— Это Кроссбоунз, — мертвым голосом сказал он, и громко выкрикнул, — спустить паруса!
— Спустить паруса! — отозвалось эхом на палубе, и матросы, как тараканы, полезли на ванты.
— Но почему? — не понял Баки, который считал, что от пиратов надо убегать со всей возможной скоростью. — У нас ветер попутный, мы же можем от него оторваться?
— Не можем, у него больше парусов, лучше обводы, его корабль просто создан для того, чтобы лететь по волнам, — почти мечтательно произнес капитан. — Он все равно нас догонит и возьмет на абордаж. А так, может быть, оставит нас в живых и с провиантом.
Баки ничего не ответил. Его деятельная натура не могла просто так сидеть и ждать, пока их догонят и ограбят, но сделать ничего было нельзя, и он просто ходил туда-сюда по палубе загнанным зверем. Отбили четыре склянки с того момента, как на “Игривой” спустили паруса и легли в дрейф, дожидаясь пиратов. Для Баки было странно вот так вот покорно ждать своей участи, а еще начал подползать страх, вдруг их убьют. Ведь действительно, матросня не способна держать в руках оружия, он мог надеяться только на свою металлическую руку, потому что никакого оружия у него с собой не было, капитан тоже не выглядел человеком боевым. Баки не понимал, почему этот купец, что зафрахтовал шхуну, не нанял охрану, у него вообще было много вопросов, но они сами собой испарились, когда на них начала надвигаться громада корабля. Баки залюбовался носовой фигурой — осьминог, что протянул свои лапы на оба борта, был сделан очень искусным мастером. Да и сам корабль впечатлял устрашающими черными парусами и корпусом, возвышавшимся над их небольшой шхуной.
Баки отпрыгнул от борта, когда к ним на борт полетели абордажные крючья, а люди, казалось, беспорядочно забегали вокруг него. Он слабо понимал, что происходит, когда с борта черного корабля посыпались вооруженные до зубов люди, которые стали споро и умело теснить команду “Игривой” на нос, где ничего нельзя было сделать. Баки такое положение вещей совершенно не устраивало, и он, хоть и понимая тщетность попыток, решился дать в зубы ближайшему бородатому мужику с палашом. Одного удара хватило, чтобы тот упал без сознания, и Баки, окрыленный успехом, врезал второму. Глядя на него и команда начала, хоть и слабо, но давать отпор пиратам, началась полнейшая неразбериха боя, в которой мелькали палаши, сабли и какие-то дубинки. Пираты напирали с завидным успехом, Баки бился отчаянно, но внезапно мир померк, и удара об палубу он уже не почувствовал.
Очнувшись, Баки не спешил открывать глаза, боясь, что голова закружится еще сильнее. Он лежал на чем-то мягком, его мерно покачивало, голова нещадно болела, а от отбитой склянки в ушах стоял страшный гул. Баки аккуратно потрогал голову, уверенный, что она развалена надвое, но та была перевязана и, наверное, почти цела. В каюте, где он лежал, что это была каюта, а не трюм, Баки был уверен, царил приятный полумрак, который угадывался даже с закрытыми глазами.