Только там ему, наконец, повезло: Первый Страж Врат, достославный Суахим Тарнак, как оказалось, когда-то с Алгой был знаком и согласился помочь с кораблем. Кроме того, чародей хоть и не уничтожил, но приструнил Оглоблю: истинным удовольствием было видеть, как тот - бесполезное, отвратительное недоживое создание! - надраивает полузаброшенный особняк Суахима наравне со слугами. Госпоже Алге подобное наверняка бы не понравилось... За это Суахиму можно было даже простить трехдневное ожидание, "головастика" и неуютное сосущее чувство, возникавшее под ребрами всякий раз, когда приходилось смотреть на него. Страх перед знаменитым чародеем смешивался со смущением, всегда охватывавшим Мартиса рядом с больными и увечными, и с неуместным любопытством: как-никак, Стражи были редчайшими из редких мастеров. Могущество их соединяло в себе несоединимое, сочетало отвратительное с прекрасным. Защищая проход в бухту, Стражи не только верховодили немертвыми, бесстрашными и неутомимыми бойцами, но и управляли погодой, силой голоса поднимая ветра или оборачивая их вспять. Сотни лет караваны торговых судов покидали бухту, сопровождаемые Песнями Стражей, а без дозволения и помощи Стражей вовсе не смели приблизиться к неприветливому побережью. Немертвая команда по-прежнему верно служила Суахиму - но голос, очевидно, уже изменил ему полностью или отчасти; чародей сипел и хрипел, будто в глотку ему засыпали песка, и три дня изводил Мартиса отговорками прежде, чем вывести "Трепет" в море: по-видимому, дожидался, пока наладится погода. Всех знаменитых чародеев титуловали разными красивыми нелепостями, и если Алга была "Говорящей-с-Камнем", то Суахима называли "Обнимающим Ветер"; говорили, что он необычайно силен даже для Стража. Он совсем не выглядел умирающим: облик и жесты его источали силу и угрозу, - но глубина постигшей его беды была столь очевидна, что Мартиса терялся, как держать себя с ним, стоит ли притворяться, будто все идет как должно, или уместней будет выразить сожаление. Суахим Тарнак в чем-то казался мертвее своих подчиненных. Светло-серые глаза в прорезях маски напоминали прибрежный камень, неживой, холодный, даже когда в сиплом голосе звучала насмешка. Мартис невольно сочувствовал ему, хотя манера чародея не слышать вопросов и обзываться "головастиком" доводила до белого каления. Это же надо было такое придумать! Пусть он, Мартис, был молод, неопытен и, что уж греха таить, большеголов - что с того? Большую голову он с полагал признаком немалого ума, и, в общем и целом, не предаваясь ложной скромности, почитал себя юношей весьма способным и недурным внешне, заслуживающим лучшей судьбы, чем до смерти вкалывать на стройках родного городишки... Что и сыграло с ним злую шутку.
При воспоминании о покойной госпоже-наставнице Мартиса охватывала целая буря чувств. Госпожа Алга Мараин, Алга, "Говорящая-с-Камнем" - взбалмошная, придирчивая, капризная баба! Кара небесная, а не баба! Миловидная - хотя ей минуло сотню, если не две - кто их разберет, этих чародеек - и сулившая плату знаниями, благодаря которым, по ее словам, монеты прям-таки сами в кошельке заводятся... Ага, как же! Мартис сотни раз проклял день, когда нанялся в помощники к чародейке, раскапывавшей какие-то руины в центре его родного Сырьяжа.
Начиналось все неплохо: Мартис рыл землю и таскал камни, аккуратно выбирал из отвалов всякие железки, бережно расчищал специальными щетками напольные узоры-мозаики - одним словам, делал почти привычную работу. Госпожа-наставница Алга вечерами объясняла, что к чему, и в конце каждых десяти дней давала монеты "на расходы": мелочь, однако за игорным столом порой удавалась недурно ее преумножить. Но однажды на рассвете раскоп тройным кольцом окружила гвардия. А в ночь в подземелье что-то рвануло. Так рвануло, что ближайший дом наполовину ушел под землю, а в мэрии Сырьяжа потрескались все витражи, и Мартис с Алгой загнали три пары лошадей, удирая из города. Чародейка отмалчивалась - мол, я не я, и вина не моя - но, припомнив все рассказы Алги и сложив их с теми крохами, что сумел приметить сам, Мартис понял, что к чему. Что бы такое не выискивала Алга в развалинах - оружие, наверное, что еще могло устроить такой переполох? - делиться с королевским наместником она этим не пожелала. "Нужно выдать ее властям", - в тот же вечер сговорился сам с собой Мартис. - "Заодно в кошеле обещанные монеты появятся". Но на следующий день, когда их с чародейкой догнали гвардейцы, почему-то пустил в ход свои скудные силенки и даже старый кремниевый пистолет, добывая им обоим свободу.
Когда они наконец-то перебрались через границу, Мартис твердо решил - хватит с него, больше никогда! Он найдет надежную работу, снимет пристойную комнатушку у какой-нибудь одинокой бабульки, всласть нагуляется с пышногрудыми красотками, а потом... Но в ближайшем заслуживающем внимания городке - "Бариче" или "Бервиче", дхервы знают, как это местечко следовало называть - тоже нашлись какие-то замшелые развалины. "Чрезвычайно интересно!" - заявила Алга и взялась за своего незадачливого помощника всерьез; он и заметить не успел, как попал в оборот. Работал как вол, лишь изредка выкраивая время перекинуться вечерком в картишки, а, когда попытался сбежать на пару деньков развеяться - госпожа-наставница, переждав день, парой обольстительных улыбок вызволила его из тюремной ямы, голодного и побитого: все монеты в кошельке почему-то обернулись фальшивками. Хотя он готов был поклясться - еще накануне там было настоящее серебро! Когда Мартис, отложил очередное наиважнейшее"полуночное поручение до утра, провел славную ночку с кухаркой из трактира напротив - на рассвете он обнаружил рядом с собой огромную и склизкую двухвостую ящерицу. Витые рыжие хвосты чудища подозрительно напоминали косы... У Мартиса ушла три дня на то, чтоб вернуть несчастной девице нормальный вид, а госпожа-наставница, сожри ее дхервы, еще и заставила его заплатить хозяину гостиницы за испорченную постель. Все это чародейка проделывала с милой улыбкой, в которой было что-то от матушки, мир ее праху, а что-то от проказливой младшей племяшки, дай небо терпения ее мужу. "А на эту... на эту никакого терпения не хватит!" - негодавал Мартис, пробираясь в пургу с какой-то посылкой, которую нужно было доставить адресату непременно минута в минуту - будто она сгореть в руках могла. И ведь могла! И сгорела, едва адресат что-то сделал с той статуэткой, которая лежала внутри - и попортила искрами Мартису новую куртку. Попортила бы и шкуру, если б он не сообразил отскочить. Хвала небу, он сообразил.
Стоило отдать Алге должное: иногда, отрываясь от безделья, вина, развалин и стеклянной призмы, через которую ночами шепталась с кем-то далеким - чародейка все-таки учила его. И кое-чему дельному научила: он теперь слету понимал, какой новехонький домишко без починки за три года развалится, а какая развалюха еще век простоит. Чуял, где лучше прокладывать стоки, как крепить склоны, выучил кое-какие простые наговоры - чтоб кости лучше срастались и тому подобное. Но сутки напролет проводить по уши в грязи, падая от усталости, а потом корпеть над книгами и бегать у бездельничающей чародейки на посылках, да еще терпеть всякие ее шуточки - такая жизнь Мартиса совсем не прельщала. К тому же Алга явно занималась чем-то, за что совсем несложно было оказаться на виселице... Но даже более всего это его тревожила изысканная переговорная призма. Из слушков и оговорок Мартис знал: где призма - там замешан Круг чародеев, а от сообществ чародейских точно ничего хорошего ждать не следовало. "Хуже обычной бабы - только баба-чародейка, хуже бабы-чародейки - только чародейка из Круга" - проговаривая про себя эту мысль, десять раз Мартис собирался навести на Алгу королевских ищеек. И десять раз отказывался от своих планов. "Дурак потому что", - шепотом плакался он потом зеркалу. Зеркалу - потому как больше было некому, а шепотом - на всякий случай, мало ли, что это за зеркало такое?